Командировка - [65]

Для начала Кузин получил выговор «за предоставление множительного аппарата постороннему лицу». То есть дал Петрову на праздники списанную пишущую машинку из штурманской службы напечатать рапорты в управление и министерство. Потом его вызвали в управление, где два заместителя начальника, люди, которые Кузину в отцы годятся, четыре часа отечески убеждали его в том, что Петров не нужен Каменному, что сейчас для всех будет лучше, если Петров уйдет. Все это было несколько туманно, но Кузину так и говорилось: ты еще мальчишка в этих делах, когда-нибудь и ты поймешь. Намек был на благую цель, на некий высший интерес, перед которым судьба Петрова, которому, разумеется, никто зла не желает, не представляет особого значения. Кузин и сам сейчас не понимает, как они его убедили, и на следующем же собрании выступил и зачеркнул все, что говорил раньше. Когда опомнился — было поздно. Товарищи молчали. «Ладно, — сказал ему после собрания Петров, — я на тебя не в обиде, я понимаю…»

Самое трудное было справиться с собой: Кузин понимал, что потерял друга, какого у него никогда не будет.

Он стал зорче, внимательнее к окружающему, взыскательнее к себе. Битый, бывает, становится мягче, податливее, а бывает, характер под ударами, как металл, твердеет. Когда Кузину, председателю комиссии по летной документации, предложили проверить, нет ли у вертолетчиков приписок летного времени, он догадался, чего от него ждут, но приписок у Шайдерова не обнаружил. И получил свой второй выговор: «За ошибки в ведении летной документации».

Потом выступил на профсоюзной конференции с сумбурным, но резким заявлением о непорядках на Каменном, потом написал письмо в обком партии… А вскоре — вот ведь как получилось — у него у самого обнаружили «приписки летного времени», заурядную корысть, исчисляющуюся в «переполучении 1 руб. 24 коп.». За двенадцать дней ему достались три положенных в таких случаях выговора, и старший штурман авиаподразделения А. И. Кузин был уволен из авиации.

Уральская транспортная прокуратура послала представление начальнику Тюменского управления о восстановлении Кузина в рядовой должности (ошибки в оформлении заданий все-таки обнаружились). И вакансии были, но Кузина не затем увольняли, чтобы брать обратно.

«Решение моего личного конфликта, — пишет он в редакцию „Известий“, — связано с разрешением общей тяжелой ситуации в авиаподразделении, с целым рядом экономических, нравственных и уставных вопросов».

Экономических вопросов авиации ПАНХ ни в Тюмени, ни в Каменном никто не касался, и потому невидимые пружины, раскручивавшие конфликт, как бы вовсе и не существовали. Так на первом месте в наших долгих беседах оказались нравственные и уставные вопросы. Ну, что ж!

У Мыса Каменного в Тюменском управлении худая слава. Полярная авиация, считают в ТУГА, давно изжила себя, но нравы ее — риск, полеты вне всяких правил, ложно понятое товарищество, панибратство с командным составом, несоблюдение формы, словом, этакая «заполярная сечь» — кое-кому на Мысе Каменном и по сей день любезны.

Ни Шайдерова, ни Петрова на Мысе Каменном я уже не застала. Остались только легенды о них. Застала Кузина. Кузин находился на нелегальном положении и на птичьих правах. Талоны в столовую продавать ему запретили, подкармливали друзья. «Под пыткой не скажу, кто подарил мне ящик картошки», — посмеивался Кузин. Подозревали командира звена Бориса Пищугина. Он имел разговор, обещаны были большие неприятности. Такие обещания здесь выполняют. «Пищугин попал в рассол», — сообщил мне Кузин. Попасть в рассол — плохо. Тебя, как огурец в бочке, могут нашарить и схрупать. Если выскользнешь сегодня, достанут завтра, послезавтра. Лежишь, ждешь своего часа… бр-р! А можешь пролежать долго, и никто тебя не достанет — будешь ходить всю жизнь во вторых пилотах. Такой психологический климат.

Все трое — Петров, Шайдеров и Кузин уволены по одному и тому же п. 17 пп. «3» «Устава о дисциплине работников гражданской авиации». Устав обязателен для всех, он дух и буква летных законов! Но им можно пользоваться для наведения порядка, а можно использовать в иных целях. Это во многом зависит от ближайшего командира, который по Уставу обязан быть объективным.

С тех пор как уволили первого командира Строева, Мыскаменской отдельной эскадрилье не везло. Следующий был нечистоплотен во всех смыслах, из армии он вынужден был уйти после офицерского суда чести. Затем появился один из Обломовых: много спал, вырастил отменно длинный маникюр, в общем, думал о красе ногтей, но не был дельным человеком. Потом появлялись и исчезали другие командиры, не оставляя следа. Юрий Иванович Манцуров был направлен на Мыс Каменный, чтобы жесткой рукой навести там порядок. Цель ему была ясна, а средства к достижению полагалось найти самому. Начал он со средств технических.

Еще в Сургуте Ю. И. Манцуров случайно обнаружил на телефонной станции устройство, используемое телефонистками, чтобы вклиниться в местный разговор и предупредить о междугороднем вызове. Оценив возможности приоритетного телефона, Юрий Иванович и на Мысе Каменном распорядился поместить его в своем кабинете. Полагаю, что он действительно и не сомневался в законности предпринятого. Во всяком случае Манцуров не скрывал, что имеет возможность подслушивать телефонные разговоры. А если сомневался, то самую малость и оправдывал себя тем, что нарушает закон не очень сильно и только для пользы дела. Иногда он все-таки не выдерживал и поражал подчиненных знанием деталей их частной жизни. А всего-то хотел быть отцом родным для своего «гарнизона» (оговорка Ю. И. Манцурова). Человек неглупый, он из этого выдуманного для себя положения старался извлечь максимум пользы: отцу ведь многое дозволено.