Колючий мед - [70]

Но в тот момент я устала отличаться от мужа, проявлять понимание и искать компромиссы. Мне хотелось перестать думать и стараться быть во всем похожей на партнера. Вся моя лояльность одним махом перешла на сторону чувств. Сердце сказало свое веское слово, и я посчитала долгом последовать зову. Меня ослепила влюбленность, но при этом я с убежденностью думала, будто впервые в жизни смотрю на мир незатуманенным взглядом. Открывшееся взору меня пугало, но закрыть на все это глаза было невозможно. Я не хотела отказываться от Эрика.

Не знаю, на что я рассчитывала. Что Том меня поймет? Он прилагал для этого все усилия до тех пор, пока оставалась надежда заполучить меня обратно. Осознав, что я оставила его по-настоящему, муж превратился в моего врага. На ум приходит пословица: «Друг познается в беде». Теперь я могу добавить: «Друг познается в разводе».

– Я ненавижу тебя всей душой. Ты испортила мне жизнь.

Он выкрикнул эти слова с таким чувством, что соседи по лестничной площадке невольно обернулись, чтобы взглянуть на прежде такого спокойного благоверного супруга.

Эти слова «Ты испортила мне жизнь» больно ранили меня. Как по мановению руки, двадцать проведенных вместе лет оказались выброшенными на помойку просто потому, что я не хотела больше с ним жить. Том разочаровался и признал годы нашей совместной жизни недействительными. И вина лежала на мне.

Способен ли один человек испортить жизнь другому? Я не просила возлагать на меня такую ответственность. Ведь свое сердце отдают другому без всякой задней мысли, нельзя же требовать взамен сердце партнера на всю жизнь, успокаивала я себя. Но его слова все равно прилипли к моей влюбленности, и чувство вины постепенно просочилось в мою душу.

* * *

Оставив Тома и практически сразу переехав в крошечную однокомнатную квартирку Эрика, первое время я испытывала невероятное облегчение. Сбившаяся, по мнению окружающих, с пути и забывшая о приличиях жена, я должна была бы испытывать раскаяние. Вместо этого, когда я лежала и смотрела в пыльное окно с голым, без единого цветочка подоконником, меня переполняло счастье. Все мои вещи уместились в одной сумке. Совершенно не смущаясь, я надевала первое, что попадется под руку. Я вновь почувствовала себя молодой, а может, и вовсе впервые в жизни. Свой третий десяток лет я растратила на работу, аэробику, раскладывание рулонов фольги и бумаги для выпечки в кухонных шкафчиках и на инвестиции в бытовую технику. Теперь я заметила, как мало мне нужно, и главное – совсем не то, что казалось нужным раньше. Внезапно я обрела способность смотреть на вещи со стороны и думать: «Мое прежнее «я» уже лопнуло бы от раздражения, а сейчас меня это совершенно не колышет». Запутанную аргументацию Эрика, его пристрастие к теориям заговора и отношение к жизни по принципу: «проживи день как придется» – я проглатывала всё, не подавившись. Даже признания в том, что самые счастливые моменты своей жизни он провел под наркотиками и в идеале хотел бы поселиться в большой веганской общине, казались мне интересными и совсем не настораживали. Я чувствовала себя просвещенной и свободной от предрассудков. Эрик в свою очередь ценил во мне качества, которых я в себе никогда не замечала: «Какая ты хозяйственная, как много у тебя красивых вещей. У тебя великолепный вкус».

Мы часто засыпали под музыку, сплетаясь воедино, а иногда гуляли в ночи.

– Какой длинной кажется ночь, если не заморачиваться сном, – говорил Эрик.

Я с ним соглашалась.

Глядя, как солнце поднимается над крышами домов, мы рассказывали друг другу о наших семьях, страхах, тоске и фантазиях. Мы говорили о будущем, каким мы его себе представляли. От мысли о том, что мы могли бы никогда не встретиться, кружилась голова.

Когда он спал, я слушала, как он бормочет во сне, слушала его дыхание и готова была расплакаться от переполнявшей меня любви. «Господи, позволь мне слышать эти звуки до конца моей жизни!» – думала я.

Только это мне и нужно: шорохи. Дыхание.

Больше ничего не нужно. Так я себе внушала.

Мы с Томом жили в нашей квартире по очереди, сменяя друг друга раз в неделю. Когда приходил мой черед, Том съезжал к матери. Он всегда успевал уехать до моего отъезда, в качестве приветствия оставив только мерзкую кухонную раковину с грязной посудой. В те недели, что я проводила с Оскаром, испытывая избыток энергии и потребность наверстать упущенное, я пыталась быть самой внимательной мамой, насколько это было возможно при тех обстоятельствах. Мы играли в настольные игры, пекли печенье, перекрашивали его комнату, ездили на вечерние велопрогулки, катались и плавали вместе.

Но внезапно посреди всех этих занятий на меня могло нахлынуть такое острое чувство нереальности происходящего, что приходилось искать опору, чтобы не упасть. Это чертово чувство вины напоминало о себе – мне казалось, будто я заперта в крошечной клетке. От тесноты я не могла повернуться, не видела ни выхода, ни пространства вокруг.

Это правда, что все зависит от перспективы, а у меня в тот момент почва ушла из-под ног и я не понимала, на что ориентироваться. Как выбрать, когда выбор, по сути, уже сделан? И можно ли когда-нибудь пережить собственное предательство? У меня стали возникать проблемы с памятью, я начала забывать о своих обязательствах, пропускать родительские собрания. Появилось странное ощущение, будто я живу две разных жизни. Иногда из-за усталости и рассеянности я забывала, что выехала из нашей с Томом квартиры. Просыпаясь среди ночи, я не сразу понимала, где нахожусь.