Колючий мед - [48]

* * *

Домой они отправились в районе часа ночи. Опьяненная джином и алкоголем, которым ее угощали, Франси, пошатываясь, балагурила у Бу на багажнике. Вероника возвращалась со стертыми в кровь ногами и тяжело бьющимся сердцем. Всю дорогу она вспоминала, как прислонялась лицом к шее Бу во время танца и сладковатый запах его кожи. Он держал ее в крепких объятиях, с силой прижимаясь к ней. Когда затихли последние аккорды, Бу поцеловал ее в щеку, долго не отнимая губ.

Но сейчас все позади. Вероника лежит в постели, устремив взгляд в потолок. На потолке заметно пятно – темно-желтое, как от мочи. Иногда ей кажется, что оно меняет форму, словно амеба, но, скорее всего, это ей чудится. А если закрыть один глаз, пятно становится похоже на родинку на шее Бу. Вздохнув, Вероника высунула ноющие ноги из-под одеяла. На каждой пятке уже вздулось по крупной мозоли.

Франси потребовала, чтобы Бу проводил ее во флигель, но Вероника задержалась на лестнице, пока не услышала в холле его возвращающиеся шаги. Только после этого она тихонько пробралась в свою комнату.

Вероника переворачивается на другой бок.

Откуда-то до нее доносится жужжание пчел. В отдельных местах звук слышится сильнее. Как раз здесь, у стены, жужжание звучит отчетливее. Особенно по ночам. Неужели пчелам каким-то образом удалось найти отверстие и заползти под обои? Или, может быть, они поселились за панелью фасада дома? Она заглядывала в чердачное окно, но никого там не заметила. Иногда ей начинает казаться, что источник звука таится в ее голове.

Через тюлевые занавески светит полная луна. Тяжелая желтая луна, которая больше всего напоминает поставленное Сигне дрожжевое тесто. Французская булочка. Вероника расплела этот дурацкий узел – на то, чтобы вытащить все шпильки, ушла целая вечность. Сейчас они лежат бесполезной кучей на прикроватной тумбочке, как игра в бирюльки. Вырядилась понапрасну. Ей было хорошо знакомо это выражение. Периодически оно всплывало в разговорах тетушек, отдыхающих в пансионате. Как кто-нибудь вырядился, напрасно приложив усилия. Теперь ей ясно, что имелось в виду. В груди пульсирует неприкаянность.

В конце концов она включает ночник и, подойдя к окну, отворяет его. Ни в одном флигеле свет не горит. Даже в маленькой каморке Сигне, хотя она обычно засыпает при включенном свете. Почему-то от этого Веронике становится еще более одиноко. «Самые одинокие – те, кто страдает бессонницей», – подумала она и тут же встревожилась от таких мрачных мыслей. Словно они ей предначертаны. А ей ведь так хотелось быть легкой и жизнерадостной оптимисткой! Никакого уныния. Кому нужна унылая девица?

Вероника взглянула вверх на окно Бу, и ей показалось, будто оно тоже открыто. А вдруг и он не может заснуть? О чем он думает? Чем занимается? А что, если бы она рискнула подняться и постучаться к нему? Прямо сейчас. Прошмыгнуть в одной ночной сорочке. Но нет, так не делают. Так поступают только плохие девочки, у которых нет будущего. Вот ведь дилемма. Как достичь исполнения желаний и не прослыть при этом дурной девчонкой? Как успешно балансировать на тонкой грани между добродетелью и тоской? До какой степени можно сдерживать себя, чтобы вписаться в рамки, оставаясь при этом самой собой, чтобы тебя заметили? Франси строго инструктировала ее, что настоящий художник должен ставить свою страсть к искусству выше всех остальных страстей. Она услышала это от одной актрисы в Копенгагене. Иначе ничего не выйдет. А может, и так ничего бы не вышло. Вероника подумала об отце – о его скрипке и написанных им картинах. Он много писал в молодости, пока не столкнулся с серьезными проблемами. Вероника чувствовала, что тревогу и неприкаянность унаследовала именно от него. Знала без лишних объяснений.

Слышно, как у окна порхает ночная бабочка. Тихий, глухой звук. К краю занавески прилип шарик чертополоха. Этим летом чертополох цвел очень бурно, а из-за засухи его корзинки стали совершенно сухими. Они цеплялись ко всему подряд, кружили в воздухе, словно маленькие летающие тарелки, в поисках подходящего места для своих семян. Все вокруг стремились найти себе пару и зажить своим домом. Это ведь зов природы.

Если бы только она могла пойти наверх и что-нибудь попросить! Хотя что именно? Может быть, взять у него книгу почитать? Или одолжить спички? Сослаться на то, что не может заснуть? Подойдя к двери, Вероника открывает ее. В коридоре стоит тишина. В соседней комнате живет юрист из регионального управления в Лунде. Чуть дальше – госпожа Дункер с племянницами, а за ней – госпожа Сёдергрен. Даже в ее комнате тихо. Может быть, этой ночью ей все-таки удалось уснуть. Вероника осторожно крадется мимо дверей. На верхний этаж ведет узкая лестница без перил. Обои здесь вздулись от многолетней зимней сырости, но исправить этот изъян никто не потрудился. Комната, которую занимал Бу, была самой маленькой в пансионате и раньше использовалась как служебное жилье, но в последнее время в основном пустовала. Тесное помещение без водопровода. Однако ее мать сочла, что оно вполне сгодится для студента, изучающего искусство. Администрация «Валанда» все равно не хотела платить полную стоимость за его проживание. Вероника помогла довести комнату до ума, поставив здесь раскладушку и секретер. Оплата не включала уборку, поэтому, с тех пор как он заселился, в эту комнату Вероника не заходила. Пробковый коврик поскрипывает под ногами, когда девушка плавно, шаг за шагом, поднимается по лестнице. Ночная сорочка щекочет бедра. Волоски на руках встали дыбом – то ли от страха, то ли от напряжения – непонятно. В носу свербит от запаха нафталина. Соседнюю с комнатой Бу гардеробную использовали для хранения зимних пальто и шерстяных вещей. Некоторые из них принадлежали еще ее отцу.