Колыма - [129]

— Этого я не могу сказать. Мне около года пришлось лечиться на материке. Вернулась неделю назад. Так что командировка Егора была в мое отсутствие. Кавав все знает. Дождитесь его. Он Вам и все документы покажет.

— А Вы разве не можете дать мне эти документы. Хотя бы проездные билеты до Еревана и обратно?

— Нет. Я не могу, не имею права рыться в ящиках стола председателя сельсовета или бухгалтера. У нас так не принято. И вам не позволю здесь, в сельсовете, обыски устраивать! — встала секретарь, давая понять, что разговор на эту тему продолжать бесполезно.

…Егор сидел спокойно, молча. Равнодушно смотрел на перстень, который только что снял с пальца и на то, как внимательно следователь рассматривал в лупу.

— Этот перстень, Егор, был детально описан, когда был изъят в лагере. Потом он был возвращен его владельцу — Евдокимову. Протокол, где записаны отличительные особенности перстня — остался. Он — у меня, в деле. Вот, пожалуйста, ознакомься. Как видишь, все признаки совпадают. Даже номер пробы золота. Если ты скажешь, что купил этот перстень в магазине— мне легко будет доказать, что это не так. Перстень очень поношен. Его возраст может определить эксперт. Но и мы с тобою знаем, что такие перстни уже давно не выпускаются и не продаются. Ты можешь сказать, что купил этот перстень где-нибудь на барахолке! Но это будет слишком наивное объяснение. И я даже при всем желании не смогу в это поверить. Ты ведь знаешь, Егор, что Евдокимов никогда никому не отдал и не продал бы своего перстня. Скальп доказал это в лагере. Чтобы завладеть перстнем Скальпа, надо было сначала его убить. И ты это знаешь. А зная — никогда бы не купил ни у кого такую улику. Даже если допустить, что Евдокимова убил кто- то другой. Ты ведь можешь сказать, что у Скальпа было много врагов в лагере. И будешь прав в этом. Но этот кто-то другой никогда не отдал и не продал бы тебе этого перстня. Нет! Он показал бы его своим кентам, показал бы «малине» как доказательство, что именно он разделался с «сукой». И кенты ему за это заплатили бы куда больше, чем стоит этот перстень, чем можно выручить от его продажи. Я не случайно приехала сюда, на край Камчатки, Егор. И ты это должен понимать. Я уже много знаю о тебе, Егор. Знаю и то, что у тебя в руках раньше до лагеря, побывало много ювелирных редкостей. Но никогда ты не носил на своих пальцах никаких украшений. Не только краденых — кто же захочет иметь при себе такую улику, но и тех, какие мог бы купить. Вот ты молчишь. Не желаешь отвечать мне ни да, ни нет. Но ведь об этом я узнал из твоего уголовного дела. Так что будем считать это установленным фактом. Таким я тебя и воспринимаю: бывшим, в прошлом, подчеркиваю, солидным вором «в законе», а не мелким налетчиком, фрайером, падким на побрякушки.

Дракон непроизвольно, едва заметно утвердительно кивнул.

— И вдруг ты, очистившийся здесь в глазах всего села от прошлого, ты, уважаемый всем районом строитель, на старости лет стал носить дешевенький перстень! Нет, Егор. Не побрякушку, не украшение ты носишь. Этот перстень — твой трофей! Он для тебя символ жизни злейшего твоего врага, из-за которого тебя этапировали на Камчатку на дополнительные десять лет, из-за которого ты лишился глаза! Я, как следователь, могу считать, что ты сам во всем этом виноват. Но ты так не считал и не считаешь. Вот почему ты намеренно, вопреки осторожности должен был ежедневно, каждоминутно видеть на своем пальце этот красный рубин, последнюю каплю крови врага твоего Скальпа. И ты носил эту улику — перстень, как индейцы носили повсюду с собой скальпы, снятые со своих врагов.

— Хватит, начальник! — вскочил Егор. — Глубоко ты залез в душу Дракона. Умело. Знаю, что дальше скажешь. Мол, в лагере я Скальпа грозился пришить. За что и срок добавили. Что в Армении я был. В сельсовете тебе, поди, об этом уже натрепались. А теперь и перстень Скальпа. Вот он. Вещественное доказательство. Хватит, начальник, мое затаенное наружу выворачивать. Ты прав. Я — не фрайер и увиливать не буду. У убил Скальпа. И я, бывший Дракон, говорю тебе, начальник, что и сейчас не жалею, что пришил «суку». Все? Зови «мусоров»^{10}, — тяжело опустился Егор на табурет.

— Подожди, Егор. Одного твоего признания для меня недостаточно! Расскажи, когда, где и как ты убил. Подробно расскажи. Когда и где встретил Евдокимова, после его и твоего освобождения?

— Ишь ты! Показаний хочешь! Толковый, ты, видать, мужик! В мое время за одно это, — кивнул Егор на лежавший на столе перстень, — в лагерь бы законопатили. Без признаний и без показаний, — усмехнулся Егор. — Уважу тебя, коль ты такой дотошный и ко мне человеческий подход имеешь. Будут тебе показания. Но завтра. Не сейчас. Сам напишу, как дело было. Имею я такое право?

— Да. Можешь сам написать вот на этом бланке протокола допроса, — вынужденно согласился следователь.

— Вот и хорошо. Приходи утром. Да не сомневайся. Дракон никогда не врал. Уходи, не до тебя мне сейчас. Все одно изолировать меня некуда — в селе ни одного замка нет, даже на сельсовете. Милиции, сам знаешь, у нас тоже нет. Покуда из района пришлют лягавых