Колыбельная - [10]

Гордеев медленно пил кофе из чашечки, прицепленной к изнанке пиджака; у него болела голова. Кошевой застыл на пороге, робко поглядывая из-под мохнатых ресниц. Гордеев примерно понимал, чего от него хочет молчащий Кошевой. К нему в напарники уже напрашивались десятки. Кошевой ничем от них не отличался. Гордеев пил кофе маленькими глоточками и молчал, ожидая, когда посетитель догадается уйти. Но Кошевой не догадывался. Тогда Гордеев подошел к окну. Проститутка Зина стояла в одиночестве под дождем, крашеные волосы облепили круглое, в оспинах, лицо, а замерзшие губы что-то беззвучно шептали. Прохожий толкнул Зину, она чуть не упала и прислонилась рыхлеющим телом к фонарному столбу. К ней подошел мужчина в черном плаще и бейсболке. Он без слов влепил Зине пощечину, взял за руку и затолкал в джип. Джип уехал. Гордеев смотрел на потоки воды, заливающие витрины.

— Пока еще не поздно… — пробормотал Кошевой у него за спиной. Все эти годы он мало разговаривал, предпочитая разговорам становую тягу, и поэтому запинался. Слова вылезали из глотки с огромным трудом, как металлические болванки. — Пока еще не поздно что-то… хотя бы что-то совершить… в этой… жизни… — У него перехватило дыхание. — Я… хотя бы для чего-то… использовать… это… — Он неопределенно повел рукой. — Я… эти… мышцы…

— Вот что, Кошевой. — Гордеев повернулся к нему. — Пойдемте со мной; в этом деле мне понадобится ваша помощь.

Кошевой замер, не понимая, что испытывает: радость или страх. Гордеев прошел мимо него. Нельзя сказать, что Гордееву в самом деле был нужен напарник. Но он надеялся, что присутствие Кошевого хоть как-то разбавит застоявшуюся в нем скуку. Что касается Кошевого, то он ни на что не надеялся: он просто следовал за Гордеевым по пятам. 

Глава шестая

Меньшов пристрастился к кальяну. Курить кальян в одиночестве было скучно, и он пригласил коллег в бар. Коллеги идти не хотели, но, чтоб упрочить дружеские отношения в коллективе, пошли. Весь вечер они молчали. Меньшов мучился от изжоги. Начальника отдела кадров после первой затяжки долго тошнило в туалете. Замначальника пусконаладки вообще не курил, не ел, не пил, только угрюмо водил пальцем по столешнице. Системный администратор вышел на улицу подышать свежим воздухом и пропал. Молодой человек из производственного отдела, имени которого никто не помнил, стал рассказывать о своих успехах на любовном фронте, но почувствовал, что от старших коллег веет холодком, и замолчал. Ведущий инженер Комягин скрипел зубами так, что на него оглядывались другие посетители. Смуглый кальянщик, менявший угли на обернутом фольгой чилиме, старался обходить ведущего инженера стороной. Главный кладовщик дремал, потому что любил поспать в нестандартных ситуациях. Докурив кальян, коллеги стали наперебой благодарить Меньшова за чудесный вечер и расходиться. Меньшов запил изжогу пивом. Выйдя из бара, он подумал, что с Чуркиным было веселее. Теперь нудные истории Чуркина казались ему верхом остроумия. Он выпил еще пива и вызвал такси. Таксист повез Меньшова по ночным улицам, отравленным неоновым светом. Меньшов глядел на сверкающие витрины сквозь опущенные ресницы и думал, что разноцветный свет призван замаскировать вечную тоску большого города. Вскоре ему надоело думать философские мысли, и он прислушался к таксисту, который уже пару минут что-то рассказывал. Ничего интересного таксист не говорил: обычный треп о козлах на дороге, которые понакупали прав. Меньшов задремал. Такси остановилось возле подъезда. Таксист собирался разбудить Меньшова, но от того повеяло какой-то тревогой, поэтому таксист проехал еще немного, чтоб на счетчике набежал лишний полтинник, вернулся и только после этого разбудил клиента. Меньшов не хотел просыпаться, но не потому, что ему было уютно на заднем сиденье подержанной «девятки», салон которой пропах табаком и потом, а по той причине, что вообще не любил просыпаться. Он хотел бы проспать всю жизнь, если б имелась такая возможность. Всё же ему пришлось встать, расплатиться и выйти из машины. Он опустился на скамейку возле подъезда, вдыхая сухим ртом влажный ночной воздух. Под ногами разъезжались мокрые листья. Из подвала выглянул полосатый кот. Он пошевелил усами, фыркнул и засунул голову обратно. На втором этаже грянула музыка и мгновенно затихла. Чудовищные тучи клубились в аспидном небе. Бледно-желтая луна глядела в просвет между тучами. Меньшов обхватил голову руками: ему казалось, что он сходит с ума от одиночества. Чуркин, конечно, быдло, но это было его собственное ручное быдло; теперь его нет. Чем он сейчас занят?

Чуркин как раз выносил мусор. Нельзя сказать, что он часто выносил мусор. Мусором была забита вся его кухня, половина прихожей и до некоторой степени гостиная. Когда Чуркину стало неудобно перешагивать через завалы из мусорных мешков, он решил вынести хотя бы часть мусора. Тем не менее прошло еще два с половиной дня, прежде чем он в самом деле стал выносить мусор. Опустив двадцатый по счету мешок в мусорный контейнер, он подумал, что его действия лишены смысла. Чуркин крепко задумался. Мимо прошла девушка: она выкинула пустую упаковку из-под гигиенических прокладок. Старушка выбросила пакет с картофельными очистками. Молодой человек швырнул в контейнер связку дырявых воздушных шариков. Семен Семеныч из второго подъезда звякнул сеткой пустых бутылок. Чуркин хотел поздороваться с Семеном Семенычем, но испугался, что тот не ответит на его приветствие, и промолчал. А Семен Семеныч решил, что Чуркин не здоровается, потому что считает себя выше него, и ушел, презрительно хмыкая. Чуркин продолжал стоять у мусорного контейнера, думая, что люди тратят слишком много времени на всякие нелепые действия вроде выноса мусора или сна. Ему стало грустно, что люди такие смехотворные создания. Вскоре мысли о смехотворности людей наскучили ему. Он поглаживал в кармане портсигар, не зная, чем заняться. Когда-то у него была мама, и Чуркин тешил себя надеждой, что однажды уедет к ней в деревню питаться здоровой деревенской пищей. Но теперь мама умерла и не осталось надежд, которыми можно себя тешить.