А пустырник, как назло, закончился. Я заварила ромашковый чай и уселась напротив Беляны, не без иронии размышляя о том, что именно в тот момент, когда предложения Радима или (черт, к этой мысли еще нужно было привыкнуть) Люта обретали определенную привлекательность, ни того, ни другого поблизости не оказывалось.
Роковая женщина кафельного цвета. Убийца крыс, похитительница сердец.
— Сколько за сегодня? — будто прочитав мои мысли, поинтересовалась Беляна.
— Ни одной, — приободрившись, улыбнулась я. — Все крысы живы. А ту парочку, которая выжила вчера, решили пока не трогать — вдруг и без татуировок справятся? Это означало бы повторение моего феномена, и от их особенностей можно будет отталкиваться.
— А они есть? — хрипло хмыкнула Беляна. — Особенности?
Тут она, конечно, нас уела. Крысы были самые обыкновенные — если бы вдруг потребовалось вывести признаки среднестатистической особи, их можно было просто списать с образца и не париться.
— Должны быть, — уверенно сказала я.
Аналогичные особенности должны быть и у меня, и у Хотена, и у Тайки. Что, интересно, могло быть общего у проектировщицы, ревизора, ездовой собаки и двух лабораторных крыс?
Помимо отсутствия радости от такого сравнения, разумеется.
— Пока что вижу одну: вы с ними одинаковой расцветки, — цинично хмыкнула Беляна. — Белые и красноглазые. Правда, это же можно сказать про остальных крыс, так что на сенсационное открытие не тянет… что такое здесь было ночью, а, Ратиша?
Ну да, конечно. Как я могла рассчитывать, что без этого вопроса обойдется? Не сунуть нос не в свое дело — это не по-особистски…
Ладно. Дело, положим, было все-таки ее, отслеживание контактов входило в договор об освобождении. Но не с Лютом же!
— Коллективная бессонница, — взяв себя в руки, призналась я. Тайка оскорбленно тявкнула, но вносить поправки, что бессонницей мучились только мы с Лютом, я не стала: Беляна явно и так думала про нас что-то не то. — Разговоры за жизнь и перемывание косточек. Ничего такого, о чем я не могла бы рассказать своей маме… — я запнулась, сообразив, что вообще-то очень многое не смогла бы рассказать даже маме: о Хотене, Тайке и заданиях особого отдела — так точно. Беляна на заминку отреагировала исключительно ехидным смешком. — В смысле… черт. Я с ним не спала. Честно.
И, наверное, даже оправдываться не была обязана. Только почему-то хотелось.
— Зря, — флегматично изрекла Беляна.
— Это что, личные рекомендации? — искренне удивилась я. — От дочери заместителя начальника отдела?
— Лют не самоубийца, увы, — рассмеялась особистка. — Я это вообще-то к тому, что тебе не помешало бы как-то разнообразить жизнь. Что ты, кроме работы, видела за последний месяц?
Треснувший экран переговорника. Разнообразие в массы…
— Речь Первой Дамы о чистоте нравов, — благожелательным тоном сообщила я.
Беляне я бы ни за что не призналась, но… это было бы нечестно. По отношению к Люту — в первую очередь. Меня ведь, по большому счету, не волновало даже, он или Радим — просто хотелось, чтобы место моего любовника было прочно занято. Чтобы Найдену было некуда возвращаться. Чтобы мне и в голову не приходило, что я хочу, чтобы он вернулся.
Того Найдена, к которому я так привязалась, в суровой правдивой реальности не существовало. А настоящего я никогда не любила.
Нужно было как-то донести эту светлую мысль до своего подсознания, наполнившегося идиотской женской гордостью из-за простого «я так соскучился». Но прибегать ради правильной расстановки приоритетов к сексу с хорошим другом, рискуя испортить отношения не только с ним, но и со всеми окружающими, отчего-то твердо уверенными, что их касается моя личная жизнь…
Не потому ли Лют буксовал на месте весь месяц, что его одолевали те же сомнения?
— Судя по вчерашней ночи, должного внимания речи ты не уделила, — цинично хмыкнула излишне наблюдательная особистка, но тему, к моему облегчению, свернула.
А сомнения оказались запоздалыми.
Наутро вместо Люта в купол постучался незнакомый мне агент.
Я быстро оценила, насколько комфортно, на самом деле, было с Лютом. Да, он мог язвить часами, постоянно приставал с вопросами — от идиотских до гениальных — ко всем окружающим, не имел никакого представления о границах дозволенного и пугал всех подчиненных до досадных конфузов со штанами. Но в первую очередь Лют был мне другом, и только потом — конвоиром.
Велерад Душанович, словно в противовес, не разговаривал вообще. Все, что я услышала от него за день, сводилось к короткому сообщению в духе: «Я заменяю Люта Андреевича», не объяснявшему ничего, и целым двум «здравствуйте»: одно — мне, одно — Алевтине Станиславовне и Дарине. Вдобавок он не отставал ни на шаг; даже в туалет приходилось чуть ли не отпрашиваться — и то, у меня создалось стойкое впечатление, что под дверью дамской комнаты доблестный особист дежурил с секундомером, чтобы времени хватило ровно на естественные надобности и ни один мой контакт не прошел незамеченным. Вырвавшиеся у меня нервные шуточки на тему перестукиваний в туалетных кабинках агент встретил ничего не выражающей физиономией.
Впервые за весь месяц я ощутила, что и в самом деле ограничена в свободе перемещения и постоянно нахожусь под конвоем.
