― Раздевайся.
Раздеться для меня ― значит снять рубашку. Потом брат сжал в ладонях голову, под ребрами у него пошло ходуном.
Подошел рыжий парень.
Парень разделся, бросил одежду на песок, подошел к брату, удивился:
― Что закатился?
― Знаем ― не скажем, ― ответил брат, перейдя от беззвучного к громкому смеху. Он подмигнул мне (мол, не волнуйся ― не выдам) и добавил: ― Тебе не интересно...
― А ежели хочется посмеяться в компании, ― произнес, позевывая, парень.
― Пощекоти себе пятку, ― сказал брат, но затем сделался серьезным: ― Слушай, ответь...
― Ну?
― Почему носишь крестик?
― Тебе зачем? Привык ― не мешает.
― И в армии будешь ходить с крестиком?
― Прикажут, сниму.
― В Бога веруешь...
― Не видел его, сколь хочу... А ты?
― Что я?
― У вас-то свой Бог.
― Глупости, ― ответил брат, но после некоторой
паузы добавил: ― Никто не видел. Прячется.
― И наш прячется.
― Стесняются, значит...
Искупаться захотел и отец, он раздевался поодаль, остался в кальсонах, в кальсонах же, стесняясь, полез в воду. Но раздумал, сел на каменную плиту.
― А батя верит?
― Как тебе сказать... И верит, и не верит.
― Как так?
― Говорит, Бог ― это то, что окружает нас. Природа, значит...
― Как понимать?
― Ты сколько классов одолел?
― Пять.
― Тогда не понять.
― А ты?
― Восемь.
― И в агрономы, ― говорит не без зависти парень.
― Не по мне копаться в земле.
― Тогда иди на ветеринара.
― Ну его.
― Я бы пошел. В коневоды двинул. Только поздно, укатила телега, ― сказал парень.
― Может, не укатила еще.
― Посчитай: четыре года в армии, а там...
― Что там?
― Обзаводиться семьей ― вот что.
― А чего спешить?
― Поспешишь. У мамани я да братан. Ему пять годков. В обрез. Поменьше его, ― показал на меня. ― Мы втроем, без бати...
― Без бати?..
Так утонул он.
― Постой! На рыбалке что ли?
― Он.
― Как случилось?
― В сетях запутался. Батя, говорят, взял в охапку сети, поскользнулся и ― за борт. В сапогах, куфайке...
― А те, на лодке? Товарищи...
― Товарищи, ― усмехнулся парень. ― Те тоже в сапогах и куфайках. Плавать-то не умели. Пока "ой" да "ай", батя ― на дно...
Наступило долгое молчание.
― Вот ты говоришь: "надел крестик", ― прервал паузу парень. ― Это маманя захомутила. Я ― отказываться, говорю, засмеют в школе. ― А ты, ― говорит, ― его под рубашкой носи. Я ― наотрез. А как-то проснулся, гляжу ― на шее висит.
― Крестик?
― Рядом ― маманя. Плачет, говорит: твой батя не верил в Бога, оттого утонул... носи... Так я, чтобы не обидеть. А в Бога еще тогда не верил. Неужели хотелось ему погубить человека? Неужели не мог запретить бате пить водку?
И снова молчание. И снова первым заговорил парень.
― А ты понимаешь, почему природу называют Богом? И вообще, что это ― природа?
― Как же! ― последовал ответ. ― Все... земля, воздух, не... ― Брат растерянно осекся.
― Ни черта не понимаешь, ― заключил парень. Брат не возразил, он молча смотрел на озеро, углубившись в раздумья.
― А сам твой батя?
Мы повернули головы в сторону озера ― отец осторожно, придерживаясь рукой за край плиты, спускался в воду. Он помыл руки, помыл лицо, голову, присел в воду, встал, присел-встал и, завершив на этом процедуру купания, стал карабкаться на плиту.
― Он-то знает, ― гордо сказал брат, ― башковитый. Я слушал парней и ничего не понимал: что это за боги, которые постоянно прятались и которых никто не видел? Почему прятались? Почему они должны были запретить отцу парня пить водку? Почему они разные? Почему "уехала телега" и что это за телега, о которой так говорил парень? Что за диковинное слово ― природа? И почему оно знакомо отцу, который не умел ни писать, ни читать по-русски? И чайки ― почему те ведут себя сейчас иначе?.. Вопросы носились в голове, но ни на одном из них я не мог сосредоточить внимание. Мысли ― я отлично помню ― сбегались и разбегались, разбегались и сбегались, загорались и затухали, шли навстречу и прятались.
Я был во власти странных ассоциаций, опьянен ими.
― Мотает на ус.
― Ага, точно, ― вдруг послышалось рядом. Видения рассеялись, и я увидел перед собой брата и рыжего парня, глазевших в упор на меня.
― Чаек испугался, ― сказал брат.
― Неужели? ― удивился парень. ― Зря. Чего бояться ― ну, долбанет клювом разик-другой по кумполу ― так ведь не смертельно...
Парни вскакивают на ноги, бегут в воду. Плывут поперек небольшого залива. Брат плывет с шиком, на боку, загребая "по-чапаевски" одной рукой. Парень, до этого плывший красиво, без брызг, вразмашку, следуя примеру брата, тоже плывет "по-чапаевски"...
А затем озеро заиграло красками. По краям водного зеркала вспыхнули полосы, окрашенные в светло-розовое, между ними ― рваный лоскуток фисташково-зеленого; через минуту-другую розовое преобразовалось в сиренево-желтое, а зеленое ― напротив, в розовое, далее озеро вообще стало перламутровым, оно стало переливаться многими красками ― синей, розовой, желтой, зеленой, сиреневой, ― началось состязание красок. Не выдержав соревнования, начали исчезать сначала синие, зеленые, потом малиновые, розовые, а потом все зеркало озера (и часть неба) стало оранжевым...
Домой возвращались сазами.
Перевалили вал, путь наш лежал по кромке лога и пшеничного поля. Неистово заливались жаворонки, захлебывались перепелки, на сухих и пыльных лощинах вдоль дорог вовсю расходились кузнечики.
