Колумбы российские - [215]

Потом мысли его перебегали на детей:

— Ирина да и Антипатр все еще в моих мыслях малые дети. Ведь оставил я их одних… Ну да что это я накуксился… большие они уже — Ирина замужем, прекрасный муж, а Антипатр на корабле, заправский моряк!

День за днем, чем дальше уходил корабль на юг, думы Баранова все чаще и чаще возвращались к его любимой Ситке. Все дни он только и думал, и мечтал о своих старых соратниках, о прошлых схватках с индейцами… о своих беспрерывных склоках с директорами компании, на расстоянии совершенно не понимавших всех проблем колонии. И ни разу за все эти дни он не вспомнил о своей жизни в России, о прошлом, о времени до того, как он поступил на службу в Шелиховскую компанию. Этот период жизни был совершенно стерт в его памяти. Он просто не хотел думать о тех «бесцельно потерянных» годах.

Прошел почти месяц, и 23 декабря «Кутузов» подошел близко к Сандвичевым островам. Баранов оживился, надеясь, что корабль зайдет туда и ему наконец удастся в первый раз в жизни встретиться с королем Томеа-меа.

У Гагемейстера были другие планы. Он торопился домой, в Кронштадт, и не собирался доставить Баранову это небольшое удовольствие. Сандвичевы острова его интересовали только с точки зрения навигации. Там дули попутные ветры на запад, и он отдал приказ положить курс на Манилу, главный город Филиппинских островов.

В это время года ветры мало благоприятствовали кораблям, и движение «Кутузова» сильно замедлилось. Стал ощущаться недостаток пресной воды, и Гагемейстер распорядился зайти на остров Гуам, где в гавани Умаша он наполнил бочки пресной водой, которой теперь должно было хватить до острова Ява. Вышли из Гуама 28 января нового 1819 года.

Более двух месяцев «Кутузов» неуклонно шел на запад, а потом круто повернул на юг и направил курс прямо на Батавию; на остров Ява, куда благополучно прибыл 7 марта. Здесь по непонятным причинам корабль простоял тридцать шесть дней Гагемейстер объяснял долгую стоянку необходимостью сделать запасы провизии и воды, для того чтобы успешно закончить путь в Кронштадт. Конечно, столько дней для этого не требовалось, но капитану нужно было также произвести основательный ремонт корабля, сильно потрепанного от долгих путешествий по океану.

Сразу же, войдя в гавань Батавии, все почувствовали «прелести» экваториального климата. Даже на расстоянии нескольких миль от Батавии ощущались тяжелые пряные запахи экзотического острова, а главное, стояла удушливая, влажная жара. Когда корабль вошел в гавань, казалось, что он вошел в цветочный парник или оранжерею. Воздух был неподвижен, тело сразу же покрывалось потом, который бежал по лицу и шее ручьями, и все время хотелось пить и пить, чтобы восполнять влагу в теле, беспрерывно выходящую потом. Было так жарко, что, казалось, даже в горячей печи или духовке было прохладнее.

Все это, конечно, только усугубило пошатнувшееся здоровье Баранова. Вероятно, если бы корабль, долго не задерживаясь в Батавии, сразу же вышел в Индийский океан, где по крайней мере по ночам становилось бы прохладнее, Баранов почувствовал бы себя лучше. Здесь же, в оранжерейном климате, он сильно страдал, его постоянно мучили приступы удушливой астмы. Жаркий воздух был наполнен миазмами тропических бактерий, бороться с которыми ослабевшему организму было трудно. Маленькая каюта Баранова накалялась так, что в ней даже ночью не было отдыха. Да и температура в Батавии ночью мало отличалась от дневной, разве что не было жарких лучей солнца.

Нужно было что-то делать — состояние Баранова становилось угрожающим. Гагемейстера это не беспокоило. Он был занят работами по ремонту корабля и вечерними развлечениями на берегу. Штурман Подушкин, который, напротив, волновался за здоровье Баранова, наконец настоял на том, чтобы Баранов был перевезен на берег, в гостиницу, в надежде, что там комнаты больше, и, может быть, ему будет легче дышать.

Переехал Баранов в третьеразрядную гостиницу с громким названием «Гранд-отель», которую биограф Баранова в своих воспоминаниях называет трактиром. При Баранове постоянно находилась обслуга — трое креолов, которых он взял с собой из Новоархангельска, и приказчик Куликалов. Штурман Подушкин старался больше бывать в гостинице, хоть и бывал с больным Барановым. Пребывание в номере гостиницы было едва ли лучше, чем в каюте. Изменить климат Батавии переменой места было невозможно. Пожалуй, на суше было даже хуже, потому что ночи не приносили никакого облегчения, тогда как на корабле можно было выбраться из Душной каюты на палубу, где хоть иногда замечалось движение воздуха.

Прошло тридцать шесть дней, и корабль был готов продолжать путешествие. К этому времени состояние Баранова настолько ухудшилось, что на корабль его перевезли уже в полубессознательном состоянии. Рано утром 12 апреля «Кутузов» вышел из гавани и направился к Зондскому проливу между Явой и Суматрой. Морской воздух в открытом море оживил всех, но Баранову лучше не стало. Очевидно, было уже поздно, губительный климат Батавии оказался фатальным для него. Он промучился еще четыре дня, и 16 апреля 1819 года жизнь легендарного пионера Аляски прервалась!