Колонна и горизонты - [35]

Меня настолько заинтересовали слова Крсто, что я даже не заметил, как мы удалились от моста и нашей хижины. Оказалось, что меня послали в помощники Мирко только для того, чтобы лишний раз проверить, как я поведу себя в опасной ситуации. И это после стольких ожесточенных боев и многотрудных маршей! Однако меня это нисколько не обидело.

Вскоре я был приглашен на собрание. Из-за хижины появился боец и дал мне знак следовать за ним. В лесу, на заросшей травой полянке, уже собрались все члены нашей ротной ячейки. Сколько различных тревожных мыслей пришло мне в голову, пока я вглядывался в лица товарищей и делал выводы, от которых у меня перехватывало дыхание. Я думал о железной выдержке присутствующих здесь бойцов: Войо, Живко, Драгутина, Вуксана, Владо и Михайла. В те трудные минуты, когда я не видел реального выхода из создавшегося положения, эти люди не теряли присутствия духа. Может быть, эти качества дала им сама природа, но, скорее всего, они выработали их в себе. Всех присутствующих я, конечно, хорошо знал, но теперь у меня появилось такое чувство, что я впервые их вижу. Хотелось угадать их мысли. Если раньше я, замечая недостатки у моих товарищей, мысленно прикидывал, как их исправить, что подсказать этим товарищам, то теперь все мое внимание сосредоточилось на том, что я должен сделать сам для усовершенствования своего характера. В конце собрания я обещал товарищам сделать все возможное, чтобы доказать и себе и им, что коммунистом я становлюсь не ради того, чтобы хвалиться своей принадлежностью к партии, а затем, чтобы еще более твердым шагом идти дальше по нашему общему пути. Я просил товарищей помочь мне в этом и, не стесняясь, указать мне мои недостатки.

Возле мостовых опор с нашей стороны реки группа бойцов и гражданских лиц после тщательного осмотра конструкции начала минирование. Наша рота получила приказ оказывать им помощь, пока не будет отозвана назад, в Негобудже.

На плоскогорье еще стояла промежуточная пора — ни зима, ни весна. Солнце растапливало снежные шапки у Чировой пещеры, унавоженные клочки обрабатываемой земли были залиты водой. Дождь часто переходил в мокрый снег. К горам Дурмитор, изолированным каждую зиму от остального мира непроходимыми снегами, недоступным ни для добра, ни для зла, в ту весну, почти год спустя после начала восстания, впервые приблизились несколько сотен черногорских четников.

По стрельбе, которая доносилась со стороны Вратла, по тому, как крестьяне, разговаривая между собой, указывали своими палками в том направлении, чувствовалось, что четники выжидают момент, чтобы совершить налет и захватить небольшой район свободной территории. Я ощутил эту близость противника и тогда, когда разговорился с одним местным крестьянином. Какое-то отчуждение было в нем. Он говорил, а сам точно при этом не присутствовал. Я словно опускал ведро в колодец и, поднимая его, по вороту чувствовал, что оно возвращается пустым. Не было самого главного — откровенности. Она будто утонула или же была проглочена страхом.

Наконец однажды вечером наш батальон получил приказ выступить в направлении Вратла, откуда доносилась сильная стрельба. После совещания, в котором участвовали краевой комитет партии, военное руководство Черногории, а также представители нашего командования во главе с Перо Четковичем, была разработана наступательная операция с целью изгнания четников с этой территории. Преодолев несколько вершин и заросшую можжевельником каменистую местность, мы вышли к Тарскому ущелью. В непроглядной тьме я мог только догадываться, что мы идем вверх по течению, по краю ущелья, в направлении Мойковаца. Нас сопровождал шум воды.

Около полуночи колонна спустилась к речке Таре. Над нами нависали покрытые лишайником скалы, на вершинах гор росли буки с только что распустившимися листьями. Крыши сараев и неподвижные водяные мельницы заслоняли речку. Некоторое время мы шли по хорошей проселочной дороге, а затем свернули к вершинам, которые, наподобие огромных лошадиных зубов, возвышались над ущельем. С огромным трудом мы поднимались вверх. Кто-нибудь оступался, ронял из рук винтовку или автомат и был вынужден спускаться вниз, к дереву или камню, за которые зацеплялось ползшее вниз оружие. С тоской смотрел такой боец наверх и чертыхался, потому что снова нужно было карабкаться по отвесному скату.

На рассвете голова колонны достигла вершины. Попивода, который нес в руках знамя, торопился посмотреть, что находится по ту сторону скал. Внизу, на дне ущелья позади нас, над крышами, начинал виться дым. Горные вершины вокруг нас походили на доисторических рептилий, застывших в судорожном движении и превратившихся в этот фантастический рельеф, по которому осторожно передвигался наш батальон. Снег в углублениях скал Дурмиторского горного массива вблизи Жабляка в мглистой дали напоминал стада пестрых коров.

Двигаясь, мы отклонялись вправо, чтобы влиться в общий боевой порядок черногорских батальонов и занять свой исходный рубеж для совместного наступления. Снежная корка на вершине гор была настолько прочной, что мы, особенно самые тощие из нас, легко передвигались по поверхности, не проваливаясь в снег.