Колонна и горизонты - [2]

Наступило время, когда нужно было на деле показать готовность идти на смерть во имя торжества своих убеждений. Каждому предстояло выбрать одно из двух: или активно бороться против врага или же пассивно выжидать и быть раздавленным грозными событиями. И целое поколение, решительно отбросив всякие колебания и опасения, выбрало борьбу. Нас не испугали тяжелые потери и предательство. Мы вместе со всем народом восприняли призыв к восстанию как призыв к новой жизни, без оккупантов и капиталистов. Партия настолько укрепила в народных массах веру в непобедимость Советского Союза, что мы и на штурм Плевли шли с чувством, будто война продлится не больше нескольких месяцев.

Эта встреча несказанно обрадовала и нас, и товарищей из Сербии. Она свидетельствовала о том, что наши силы, вопреки натиску врага, накапливаются, растут и выходят за пределы района и края. Улучшается и перспектива нашей борьбы: возникает надежда, что рост наших сил никогда не остановится. Об этом говорил и такой факт. Штурмом Плевли мы вынудили итальянцев сконцентрировать свои силы и тем самым оказали помощь сербским товарищам, обеспечив им отход в Санджак. Они теперь могли не опасаться вражеских ударов с тыла. Это свидетельствовало о единстве сербских и черногорских коммунистов, выкованном накануне войны и в период восстания, об истинной вере народа в свой боевой авангард, представленный более чем десятью тысячами членов партии с довоенным стажем и несколькими десятками тысяч молодых коммунистов. От таких мыслей перехватывало дыхание, на глаза навертывались слезы, однако мы сдерживали свои чувства, боясь показаться излишне сентиментальными и слабовольными.

Городок по своему виду напоминал разбуженный муравейник. Здесь поселился трудовой дух партизанской столицы. К местным закройщикам, обувщикам, пекарям и кузнецам присоединились бойцы — бывшие ремесленники из наших подразделений. Под озорным лозунгом «На заплатах дом держится» умельцы починили для бойцов старую одежду и обувь и сшили из трофейных тканей и одеял несколько новых униформ.

У Крсто Баича нашлось немного итальянских лир. Во время прогулки он зашел в лавку, купил около килограмма мелких яблок и раздал их товарищам. Эти яблоки показались мне очень душистыми и вкусными, и я вмиг съел свою долю. Крсто заметил, что яблоки не предназначены для того, чтобы утолять голод. Всякое лакомство нужно как можно дольше держать во рту, наслаждаясь его вкусом, и не торопиться глотать. А зимой яблоки — больше лекарство, чем пища.

На городок опускался ранний зимний вечер. Бакалейные лавки, магазины и кафаны, где мы расположились на ночлег, были полностью разграблены итальянцами и четниками. Жестяные печки, установленные нами в помещениях, давали больше дыма, чем тепла. Черногорские батальоны разместились в пригородах Рудо, а крагуевацкие — возле самой площади. Коптили керосиновые лампы. Кое-где слышался тихий говор бойцов, устроившихся на низких треножках или прямо на полу на соломе. Кто-то жаловался, что никак не может уснуть. Кто-то просил сигарету, а получив ее, укладывался на полу, пускал кольца дыма и, ни к кому не обращаясь, громко спрашивал, когда он вновь увидит свою Сербию.

Бойцы, сменившиеся с постов, принесли с собой холод. Они отказались от предложенных им стульев и, согревая дыханием озябшие на морозе руки, спросили товарищей только о порядке заступления на посты. Завтра предстоял смотр бригады, нужно было рано вставать, и поэтому они старались как можно скорее заснуть.

Лай собак и шум реки Лим сопровождали нас до самого поселка Дорич. Нас направили туда из Рудо для наблюдения за местностью и охранения наших войск, расквартированных в городке. У одинокого приземистого домика нас встретила пожилая женщина, одетая в черное. Не говоря ни слова, она начала выносить из прихожей вещи, освобождая нам место для ночлега. Два бойца надергали из стога соломы, принесли ее на брезенте и разостлали в избе возле печки. Мы улеглись, подложив под головы сумки и набросив на себя шинели и одеяла. Места не хватало. Лежать приходилось только на боку. Закопченные балки, полки с кастрюлями, связки кукурузных початков, сухого перца, лука и чеснока — так выглядела внутри почти каждая сельская изба в Санджаке.

Утром мы увидели возле печки молодого человека в гражданской одежде. Это был местный житель Юсуф Дорич, ученик сараевской духовной семинарии. Вчера вечером, натолкнувшись на наших дозорных, он дрожащим от волнения голосом спросил, где штаб, и сказал, что несколько минут назад убил человека.

— Как это — убил человека? — спросил его боец нашей роты Янко Чирович, высокорослый мужчина из Колашина.

Юсуф трясущимися руками изобразил что-то непонятное и объяснил, что пришел держать ответ перед партизанским судом.

В те дни четники и усташи раздували националистическую истерию в селах вокруг Рудо. Под предлогом борьбы против мусульман, хорватов, сербов, коммунистов и евреев они, вымогая золото, терроризировали население. Если на их глаза попадалась какая-либо ценная вещь, ее владелец немедленно объявлялся подозрительным.

В тот вечер родственники Юсуфа заметили, как к берегу Лима причалила лодка и из нее вышли вооруженные люди. Пришельцы разделились на группы и направились в поселок. Один из них внимательно заглядывал во все дворы, словно прикидывал, сколько можно захватить на обратном пути посуды, кукурузы, сушеных фруктов, женской одежды и украшений. Женщины метались по комнатам, прятали вещи и с ужасом смотрели на улицу. Отец Юсуфа достал из кладовой старинное кремневое ружье, сунул в руки сыну и подтолкнул его к запасному выходу в сторону рощи.