Колонна и горизонты - [102]

Вскоре колонна в составе всадников и пешего сопровождения двинулась через горы в Яйце. Вместе с делегатами Антифашистского веча народного освобождения Югославии (АВНОЮ) туда направлялась группа домобранских офицеров, которые недавно почти без сопротивления сдались в плен под Тузлой. В пути я разговорился с молодым толковым домобранским капитаном. Казалось, будто мы учились по одним и тем же книгам и в одной и той же школе, будто выросли в одном и том же селе — каждая его мысль находила живой отклик в моей душе. Он говорил, что в этой борьбе все мы, как страна в целом, так и каждый в отдельности, как бы рождаемся заново и что все, сделанное нами, стало возможно лишь благодаря глубокой убежденности в правоте нашего дела, благодаря уверенности в победе нового.

Однажды утром я еще раз убедился, насколько хорошо этот молодой человек почувствовал дух нашей борьбы, понял жизнь и порядки 1-й пролетарской бригады. Переночевав в каком-то горном селе, мы без завтрака и без малейшей надежды на обед продолжали свой путь. Предстоящей ночью нужно было перейти железнодорожное полотно на территории, запятой противником. Через некоторое время поступила команда остановиться и ждать дальнейших распоряжений. Мы расположились у каких-то хибар. Медленно тянулись томительные минуты ожидания. И тут наше внимание привлекла следующая картина: на пороге одной из хибар сидел незнакомый боец крепкого телосложения и на виду у всех пил молоко. Рядом с ним находились другие бойцы, его товарищи, однако боец ни с кем не поделился и выпил все один.

— Посмотри, посмотри! — толкнул меня в бок капитан. — А я слышал, что партизаны делятся последним куском хлеба.

Мне хотелось чем-то отвлечь внимание капитана от этой возмутительной сцены, и я сказал:

— Он, наверное, болен, — и признался, что мне и самому неприятно на это смотреть.

Тузла показалась мне самым большим и красивым городом, который мне доводилось видеть. Спали мы в чистой гостиничной постели. Это была самая большая роскошь за всю войну.

После долгого марша по осенним лесам мы наконец прибыли в Яйце. Улицы города были запружены бойцами, местными жителями и делегатами. На стенах домов красовались портреты Ленина, Сталина и Тито. Повсюду яркие лозунги. На ветру трепетали полотнища красных флагов. В городе царило праздничное настроение. Товарищи по роте встретили меня так, будто я вернулся с того света. После боя у власеницкой церкви несколько бойцов, в том числе Пеньо Секулич и я, значились в батальонных списках убитыми. Удивление моих товарищей быстро прошло: привыкшие к частым потерям, они вскоре перестали говорить о необычном случае моего возвращения. И только для бойцов, недавно прибывших в составе пополнения из Далмации, я был новичком.

Вечером меня повели в театр. Наши артисты показывали комедию Гоголя «Ревизор». Спектакль вызвал всеобщий восторг. Казалось, на сцену пришла, сама жизнь; Бойцы от всей души благодарили актеров художественного коллектива при Верховном штабе Любиша Йовановича, Векослава Африча, Николу Герцигоню, Прегеля, Миру Санину, Йожо Рутича, Юнуза Меджедовича, Салко Репака, Николу Поновича, Йозу Янду. В зале долго не смолкал гром аплодисментов. Многие бойцы решили, что после войны театр станет их любимым местом отдыха.

Обходя водопады на реке Пливе и бараки, где я когда-то учил грамоте покойного Зако Велича, я встретил на улице своего попутчика, бывшего домобранского капитана. Он рассказал, что вчера их принял товарищ Тито. Капитан всю ночь не мог уснуть от радости.

— Я смотрел на него, — говорил он, — и чувствовал, как сам становлюсь и тверже, и сильнее. Мне открылся новый прекрасный мир. Нет, никакая сила нам не страшна, если у нас есть такие люди.

Я слушал капитана и вспоминал, как мы с именем Тито на устах шли на штурм Коница. С этим именем мы связывали самые лучшие наши надежды. Это имя вдохновляло нас на новые подвиги.

У ВЕРШИНЫ ВЛАШИЧА

Меня сильно знобило. Такой озноб бил меня когда-то в Горажде. В помещении топили печку, а я ежился от холода и сердито набрасывался на каждого, кто открывал дверь. Меня направили в дивизионный лазарет в Бугойно. После врачебного осмотра меня оставили там на неопределенное время. Очевидно, врачи что-то заподозрили. Комиссар лазарета Пешич, сам раненный в руку, отобрал группу раненых, которым поручил выпускать стенную газету и проводить культурную работу в лазарете. Бывший крестьянин Максим Вукович, беранский коммунист с довоенным стажем, писал стихи. Раненный и к тому же хромой, он выдержал все наши нелегкие походы.

На вершинах окрестных гор уже белел первый снег. Заметно похолодало. А у нас по-прежнему с утра до вечера шла учеба. В комнатах не топили. Медперсонал и раненые дрожали от холода.

После боя за Травник в лазарет поступили десять тяжелораненых.

В те дни наши батальоны штурмовали Травник не только, чтобы сковать многочисленный немецко-усташский гарнизон и обеспечить нормальную работу веча. Освободив этот город, бойцы хотели сделать своеобразный подарок участникам этого исторического заседания.

В соответствии с решениями второго заседания АВНОЮ югославское правительство, находившееся за границей, лишалось права представлять наши народы, а королю Петру II Карагеоргиевичу запрещалось возвращаться в Югославию. Эти решения означали, что наша трехлетняя вооруженная борьба ознаменовалась важной политической победой, что в огне народно-освободительной борьбы рождалось новое, социалистическое государство. Выборные народно-освободительные комитеты с этого момента становились органами новой власти.