Коломяжский ипподром - [64]

Прощай, дорогая Ната.

Твой покойный дядя Коля».

«Английский журнал» – это тот самый «Иллюстрейтед Лондон ньюс» № 3838, о котором шла речь в самом начале нашего повествования и который объявил Попова первым в истории пилотом, павшим на войне.

Дошел этот номер журнала, а также другие английские и французские газеты, сообщавшие о гибели Николая Евграфовича, и до Петербурга. Газета «Новое время» 16 января 1913 года откликнулась на них заметкой «Жив ли Попов?», в которой, кстати, высказывались сомнения в достоверности полученных сведений, и вот почему.

«Н. Е. Попов еще недавно не мог даже владеть пером, письма свои он диктовал, – писала газета. – Зрение его было настолько испорчено, что летать ему было окончательно запрещено.

Тяжелая болезнь лишала Н. Е. Попова возможности сноситься с друзьями. За три года его болезни он редко давал о себе знать. Где он теперь находится, неизвестно. Запросить его родных тоже не представлялось возможным. Кроме брата, у него никого не было, а местопребывание его [брата] тоже неизвестно.

Быть может, эти строки попадут на глаза близких и они отзовутся на вопрос: жив ли Попов?»

А уже на следующий день «Новое время» напечатало письмо в редакцию некоего А. Верблюнского под радостным заголовком «Н. Е. Попов жив!».

«Я почел своей обязанностью, – говорилось в письме – сообщить вам следующее: 3 января я был у инженера В. И. Ребикова[12], генерального агента российского воздушного флота во Франции, в его квартире в Париже, на 12 rue de Pre-aux-Cleres, где в присутствии капитанов-пилотов Виктора Берченка, Андреади и др. были получены на имя В. И. Ребикова посылка и письмо из Ниццы от Н. Е. Попова. В письме Н. Е. поздравляет всех с Новым годом и просит принять от него шкатулку с конфетами.

Будучи хорошо знаком с Н. Е. еще на войне (японской), я очень интересовался всегда его здоровьем после его падения во время последнего полета, поэтому стал расспрашивать В. И. Ребикова, где Н. Е. и как его здоровье. В. И. мне сказал, что очень недавно видел Н. Е., что Н. Е. чувствует себя лучше и безвыездно живет в Ницце. Из изложенного вы увидите, что сообщения „The London news” неверны, что „Le Journal” рано похоронил нашего славного пилота и что „The Daily Mirror” хоть и не уверен, но, не справившись в святцах, бухнул в колокол.

Н. Е. жив, я читал его письмо, я знаю его почерк и могу, и не я один, а еще восемь человек русских офицеров-летчиков, имена двух из них упомянуты в начале этого письма, и инженер В. И. Ребиков подтвердить, что Н. Е. Попов жив на радость его друзьям и почитателям».

Как же все-таки появилась информация о гибели Н. Е. Попова? И случайно ли появление ее по времени совпало с самыми трудными для Николая Евграфовича днями, когда он и вправду очутился на краю преждевременной могилы, хотя и далеко от тех мест, о которых сообщали газеты и журналы?

Первая балканская война вызвала в русском обществе живой отклик и сочувствие тем странам, которые единым фронтом выступили против угнетателя – Османской империи. Это сочувствие не ограничилось эмоциями и словами – оно нашло выход в конкретной материальной помощи, прежде всего болгарам, за освобождение которых от османского ига русские братья уже пролили кровь во время войны 1877-1878 годов.

На стороне болгар и их союзников сражалось немало русских добровольцев. Среди них были пехотинцы, артиллеристы, кавалеристы и медики. Участвовал в боях и русский добровольческий авиаотряд, в состав которого входили пилоты и авиатехники. Помогали болгарам также одиночные русские летчики, не входившие в отряд, и летчики из некоторых других стран.

Аэроплан Николая Дмитриевича Костина, совершавший разведывательный полет над осажденным Адрианополем, получил несколько пулевых пробоин. Пилот вынужден был спуститься, попал в плен к туркам и вернулся на родину лишь после прекращения военных действий.

Один из первых болгарских авиаторов поручик Христо Андреев Топракчиев, выполняя разведывательный полет, был подбит турками и сгорел в воздухе вместе со своим аэропланом.

По-видимому, эти два эпизода, соединившись под пером корреспондента в один, и легли в основу информации о гибели Николая Попова.

Но почему же все-таки Попов, а не Топракчиев?

Вероятно, главную роль сыграли тут два обстоятельства.

Первое. Попов неожиданно исчез из поля зрения мировой общественности. Куда? Болезнь приковала его к Больё-сюр-Мер и к Ницце. Но об этом ведь знали очень немногие, лишь самые близкие ему люди. По настоянию врачей он самоизолировался от мира. Всякие контакты, даже с некоторыми из близких, были исключены.

Кое-кто наверняка припомнил: стоило вспыхнуть англо-бурской войне, как этот молодой россиянин очутился в Южной Африке; началась русско-японская война – и он поспешил в Маньчжурию.

Болгары, сербы, черногорцы, греки поднялись на борьбу против турок, веками угнетавших балканские народы. Где же быть ветерану двух войн, автору книги «Война и лёт воинов», отважному авиатору, как не во Фракии? Все добровольцы, отправлявшиеся туда, исчезали из поля зрения не только знакомых, но даже родных и близких. Исчезали весьма неожиданно и несколько таинственно.