Коломбине дозволено все - [28]

И начнет заживать давняя рана, нанесенная самолюбию!

Но что за черт – когда Лариса неслась на выставку, ни одна сволочь на нее не глядела влюбленным взором. А идет обратно – и ловит эти самые взоры через каждые пять шагов. В лице у нее, что ли, изменилось что-то после окаянной выставки? Или в походке? Или талия мгновенно стала тоньше?

Черт его знает\' Только каждое мужское подсознание говорит – стоп, внимание, интересная женщина.

А интересная женщина влетает в редакцию и натыкается на Кологрива. В коридоре, сравнительно с улицей, полумрак. Кологрив не видит преображенного Ларисиного лица и делает ей суровый втык: скоро два часа, гранки не читаны, цех ворчит, а подчиненные в буфете!

Страшно хочется Ларисе брякнуть в ответ что-нибудь этакое. Но интуиция истинной Коломбины подсказывает ей, что еще не время раскрывать карты. Поэтому Лариса, пробормотав нечто извинительное насчет аварии водопровода, исчезает. Она-то исчезает, а вот фраза повисает в воздухе, заставляя Кологрива обернуться на пороге кабинета.

– Ну, Кологрив, берегись!

Голос вроде не Ларисин, однако ж больше сказать некому. Но и Лариса смылась. И в великом недоумении закрывает Кологрив дверь.

Поработав с полчаса, Кологрив вышел из кабинета и тут только обратил внимание, что в обычно шумной редакции – гулкая тишина. Редакторский кабинет заперт. Секретарши нет. В отделах пусто. Не заперта корректорская, но и в ней ни души – Лариса, пойдя извлекать коллег из буфета, сама там и застряла.

Стоит Кологрив в корректорской, начинает злиться, и вдруг раздается звонок. Просят Ларису. Кологрив свирепо говорит: «Нету».

ГОЛОС. Тогда передайте ей, пожалуйста, что ее срочно искал ассистент Никифоров. Мой гостиничный телефон такой-то.

КОЛОГРИВ. Что еще за ассистент?

ГОЛОС. Режиссера ассистент!

И называется фамилия, достаточно популярная.

ГОЛОС. Мне велено немедленно ее найти. Мэтр вернулся с выставки в полном восторге. Мы именно такой типаж и искали. Дайте, пожалуйста, ее домашний телефон!

КОЛОГРИВ. Что еще за выставка?

ГОЛОС. В фотоклубе, выставка Миши Реутова. Алло! Я вас слушаю!

Но Кологрив молчит, пытаясь связать между собой режиссера, выставку Реутова и Ларису. Ничего у него, понятно, не получается, потому что он не знает о съемках на необитаемом полуострове. И он молча кладет трубку. А по коридору грохочет толпа сотрудников во главе с редактором. И все шумно призывают к себе Ларису.

Вместо нее в дверях корректорской появляется Кологрив и возмущается дисциплиной корректоров, но сам редактор с хохотом прерывает его и советует сходить на выставку.

Кологрив из упрямства заявляет, что не намерен в рабочее время бегать по выставкам. Окружающим это не нравится – как будто он единственный работяга в толпе тунеядцев, и несколько голосов ставят Кологрива на место. И сотрудники расходятся по отделам, причем кто-то у Кологрива за спиной вертит пальцем у виска.

Насмешка эта глубоко несправедлива. Кологрив пока еще в своем уме, он только здорово сердит и чувствует, что история с выставкой возымеет для него какое-то странное продолжение. Поэтому он идет в корректорскую узнать у Ларисы, что она опять натворила, но там в разгаре чтение гранок и его вежливо выставляют.

А у сотрудников Кологрив ничего не спрашивает из гордости. А до восьми вечера, дожидаясь ухода последнего засидевшегося подчиненного, он торчит в кабинете из упрямства. И, придя наконец к фотоклубу, целуется с дверной ручкой.

Вот и стоит Кологрив у запертой двери и тупо таращится на черно-белую реутовскую афишу. Но, видно, трудный день сказывается, куча просмотренных снимков и прочитанных материалов. Потому что как иначе объяснить внезапное мельтешение цветных ромбов на черно-белом рисунке? Решительно никак!

Глава восьмая. «Любовь – дитя, дитя свободы!»

На следующий день Лариса собиралась перед походом к Элине заглянуть к Асе – давно уже не возилась с Дениской, да и поделиться удачами надо. Но позвонил Никифоров.

Он хотел встретиться утром. Лариса высокомерно объяснила, что у нее сперва тренировка перед республиканским конкурсом, а потом подготовка к парижской фотовыставке. Звучало внушительно.

Тогда Никифоров предложил другой вариант – ведь Лариса все равно не обойдется без обеда, так почему бы не пообедать вместе? За ней придет машина съемочной группы, и они все обсудят в «Астории» (это Ларису развеселило) в обществе мэтра.

От таких предложений не отказываются, и Лариса выскочила на лестницу, собираясь пораньше приехать к Элине. Она сбежала вниз и привычно остановилась перед Асиной дверью.

Стало ей как-то неловко. Вспомнились их совместные вечера на кухне и возня с Дениской, и то, как Ася ее несколько лет воспитывала, оберегала, уму-разуму учила. Но показалось все это Ларисе отчаянно скучным. Ну, Соймонов, ну, белая фата… И становись, подруга, на рельсы общепризнанного положительного стереотипа! Все «как у людей»! А целый слой жизни намертво от тебя отрезан – самый живой, веселый, праздничный. Побегаешь тогда каждый день с новой стрижкой, как же! И со знаменитостями в «Астории» посидишь! Увязнешь, милая, во взаимно обременительных контактах со считанным количеством людей, которые тебя наизусть знают и которых ты как таблицу умножения вызубрила…