Колокола Бесетра - [68]

– Я не жалуюсь, Рене. И признаю свою вину. Я хочу задать тебе лишь один вопрос: почему ты со мной никогда не говорил по-настоящему, не считая первых дней, когда расспрашивал о моей жизни? Да, конечно, я глупа и необразованна...

Им обоим очень нелегко. В долгие паузы она гасит в пепельнице сигарету и тут же закуривает новую, потом оба, чтобы скрыть смущение, смотрят в окно, делая вид, что их интересует происходящее во дворе.

Под датой 16 февраля Могра записывает: «Ложная слабость».

Не потеряют ли впоследствии эти слова свой смысл? Когда он пишет их в книжке левой рукой, для него все ясно. Час назад Лина вздохнула:

– Ты сильный! Тебе никто не нужен...

Неужели он оставляет такое впечатление? Если так, то оно ошибочно. То есть он силен только рядом со слабыми. А им-то и нужно завидовать, потому что они сидят на шее у сильных.

А вот сильным никто не помогает, никто их не ободряет, не жалеет. Если они падают, никто им не сочувствует, люди скорее радуются подобной «неизбежной справедливости».

Так сильный он все же или слабый? Могра ставит вопросы и даже не пытается на них ответить. Но зато знает, что недавно в голосе Лины послышалась злобная нотка, хотя она и старается быть помягче во время этих ежедневных визитов, что делает их супружеские беседы как бы приглушенными.

Несмотря на хрупкий вид, приверженность излишествам и периодическое желание умереть, физически Лина гораздо сильнее, чем он. Ведь в больнице-то он, а она ходит его навещать. Без осложнений ему не обойтись. И однажды с ним случится рецидив, от которого он уже не оправится. Лина останется вдовой.

«Отсутствие общения». Это записано под датой 19 февраля, но произошло 18-го, в четверг. Он сидел в кресле, м-ль Бланш выкатила его в коридор, и он увидел кусочек своего этажа.

Увидел общую палату примерно таких размеров, как и предполагал, в которой больные лежал или сидели – на постелях, стульях, некоторые на таких же креслах, что и у него.

Здесь были представлены все стадии паралича, так что он мог увидеть все этапы своей болезни – прошедший, теперешний и тот, что его еще ждет.

Он даже не въехал в палату, но на него тут же устремили взгляды большинство больных. От этих секунд сохранилось не слишком приятное воспоминание.

Все они, конечно, знали, что Могра лежит в отдельной палате. Видели они его впервые, но на их лицах он не заметил ни благожелательства, ни даже подобия какоголибо приветствия или стремления к общению.

Но не было и враждебности. Одно безразличие. М-ль Бланш очень хорошо почувствовала все это и поспешно покатила кресло в другую сторону, где располагалось помещение для консультаций и довольно унылая комната, служившая медсестрам столовой.

Ошибся он насчет обитателей общей палаты или нет? За то короткое время, что ему удалось за ними понаблюдать, он не заметил у них ни малейшей попытки к общению между собой. Создавалось впечатление, что каждый из них стремится замкнуться в собственной болезни.

«Почки».

Это уже несколькими страничками дальше. Небо опять сделалось весенним, и птицы начинают петь в шестом часу утра, поскольку ночь становится все короче. Знаменитые каштаны на бульваре Сен-Жермен, должно быть, уже начинают цвести.

В последние недели погода была на удивление мягкой. Впервые в жизни Могра увидел, как на деревьях (тех, что растут во дворе) набухают почки.

Он следил за их сокровенной работой, за усилиями, с которыми еще слабенькие листочки пытались высвободиться из своей коричневой тюрьмы. Он провел столько часов, наблюдая за ними, что теперь в голове у него живая картинка, напоминающая снятый замедленной съемкой фильм.

В первый и последний раз. Вскоре у него не будет свободного времени, чтобы наблюдать за почками. Могра и думать о них забудет.

Дни проходят все быстрее и быстрее. Изредка, словно вихрь, налетает Бессон. Одуар же продолжает его изучать, как изучал бы рост какой-нибудь культуры бактерий в лаборатории.

Похоже, он поправляется быстрее, чем предполагалось; в иные дни это огорчает, а в иные он наоборот раздражается, что дело идет так медленно.

Он уже может опираться на правую ногу и шевелить пальцами правой руки, на которые смотрит, впрочем, безо всякого трепета.

Нередко Могра сердится на м-ль Бланш и не скрывает этого. Теперь она стала чаще оставлять его одного в течение дня. Бегает поболтать с другими медсестрами? Или улучает минутку-другую, чтобы встретиться с доктором Гобе, практикантом в очках с толстыми стеклами?

Но она же на службе и должна отдавать больному все свое время. Настроение у нее теперь тоже далеко не всегда такое уж хорошее, и Могра готов пожалеть, что ставил ее так высоко. Женщина как женщина. Он даже чуть ли не доволен тем, что она стала немного меньше о нем заботиться.

26 февраля он сделал очередную загадочную запись, которая на сей раз касается м-ль Бланш.

«Свекровь».

В тот день они разоткровенничались. И все благодаря Лине, которая выглядит более уравновешенной и стала меньше пить.

– Вы поступаете очень правильно, – сказала медсестра, словно была в курсе его отношений с женой. – Ей нужна поддержка.

– А вам? – отозвался Могра.