Колода предзнаменования - [66]

Он прочистил горло и задел рукой дверь, этот звук вывел Вайолет из транса.

Ее глаза распахнулись… и тут же расширились от ужаса.

– Ты! – ахнула она. – Давно ты тут стоишь?

Айзека охватило чувство вины. Теперь, когда музыка перестала играть, он понял, насколько странно это выглядит. Но ему казалось неправильным ее прерывать, а уйти он попросту не смог.

– Не очень, – быстро ответил он, а затем добавил в жалкой попытке сменить тему: – Что это за музыка?

Вайолет помедлила, сжимая руку на нотах в защитном жесте.

– Она… моя. Я работаю над ней.

Неудивительно, что она играла с таким пылом и страстью. Неудивительно, что она разозлилась, что он подслушивал.

– Ты это написала? – Айзек неуверенно шагнул вперед. – Вот черт!

– Да… я начала сочинять. Сейчас у меня готова только первая часть, да и она нуждается в доработке…

– Как по мне, она превосходна.

Вайолет фыркнула.

– Ну, это лишь говорит о том, что ты ничего не понимаешь в классическом фортепиано.

Айзек замешкался. Позади Вайолет, начиная с холма, тянулся лес и исчезал за смутным, расплывчатым горизонтом.

– Она навевает мысли… об этом, – он показал на окно. – О лесе, заразе, ритуалах. Будто ты втиснула весь город в музыку.

Вайолет замерла на скамье, не сводя с него темных глаз. Он не мог прочесть ее взгляд.

– Я называю ее «Серая соната».

– Идеальное название. – Слова прозвучали слишком тихо, но Вайолет улыбнулась, и Айзек почувствовал, что хоть что-то сделал правильно.

– Так я справляюсь со всем происходящим, – сказала она. – Роузи, Дарьей, этим жутким сектантским городком…

– Хотел бы я, чтобы у меня был такой хороший защитный механизм.

– Не уверена, что он так уж хорош, – сухо ответила Вайолет. – Мне все равно очень грустно.

Айзек подавилс мешок.

– Ну, как и мне. Зато когда ты достигаешь дна, тебе некуда стремиться, кроме как вверх.

Вайолет наклонила голову вбок.

– Ты никогда не думал, что, возможно, мы грустные, потому что это легко? Потому что у нас это хорошо получается?

– Ты имеешь в виду, что я хочу так себя чувствовать? – В Айзеке внезапно набухла обида. – С чего бы мне…

– Я говорила не о тебе. – В голосе Вайолет слышался тот же вызов, что и в их первую встречу, когда он увидел ее пламя и подумал, что это лишь вопрос времени, когда Джастин обожжется. – А о себе.

Он сглотнул.

– О, прости.

Айзек ошибался насчет того, почему Джастин так отчаянно пытался подружиться с Вайолет, когда она приехала в город. Ошибался во всем. Но он не хотел ошибиться в этом – что бы это ни было.

– Я не считаю, что мы грустные, потому что это легко, – медленно произнес он. – Скорее, дело в том, что жизнь смешала нас с дерьмом и лишила близких людей, так что было бы странно, если бы мы не грустили время от времени.

– Наверное. Но я чувствую себя виноватой в те моменты, когда счастлива. Будто это непозволительно после всего, что случилось.

– Я тоже испытываю вину, когда счастлив. А затем испытываю вину за то, что испытываю вину.

Вайолет фыркнула и потупила взгляд, ее ресницы отбросили крошечные тени на щеки.

– Хотела бы я отключить свои эмоции. Не принимать все так близко к сердцу.

– А я нет. – К своему удивлению, Айзек понял, что это правда. – Я не могу изменить того, что случилось. Но воспоминания не должны ломать меня. Забыть было бы хуже.

Вайолет подняла голову.

– Иногда я тоже так думаю о Роузи. В смысле… воспоминания о ней не всегда болезненные. Порой они очень даже хорошие.

– Ну, само собой, – Айзек встретился с ней взглядом. – Ты любишь ее.

– Так и есть, – она выдержала паузу. – В некотором роде скорбь – это просто иной вид любви, верно?

Айзек кивнул.

– Думаю, так и чувствовалась твоя музыка. Или, по крайней мере, такие чувства она вызвала у меня.

– Я рада. Мне хотелось сыграть ее последний раз перед прощанием. Видимо, я немного увлеклась.

– Насчет этого… – Айзек замешкался. – Ты давно должна быть в ратуше. Я, э-э…

– Волновался за меня. – Уголки губ Вайолет приподнялись, и он задумался, всегда ли ее улыбка выглядела так, будто они только что поделились тайной. – Поэтому ты здесь, не так ли?

– Возможно, – он смущенно замер у края скамьи. – У тебя все-таки чердак гниет. И ты не отвечала на сообщения…

– Не могу поверить, что люди тебя боятся! – игриво воскликнула Вайолет. – Ты та еще неженка, Салливан.

– Да, слово «неженка» первым приходит в голову при описании человека, который пытается удостоверится, что все вокруг него останутся живыми.

Вайолет хрюкнула от смеха.

– Справедливо. – Она встала из-за пианино и показала на трещащую по швам сумку на диване. – Ну, наверное, мне лучше отнести ее в машину.

– У тебя уйдет вечность, чтобы доехать до центра, – мрачно ответил Айзек. – Дороги забиты.

– О, просто шикарно. – Вайолет замерла, а затем ее лицо озарила улыбка – гораздо более озорная, чем раньше. – Ну, раз уж ты сегодня такой заботливый, как насчет того, чтобы отнести мою сумку в ратушу?

Айзек понятия не имел, чем набила сумку Вайолет, но та была неприлично тяжелой. Несмотря на морозный ноябрьский воздух, он вспотел задолго до того, как впереди замаячила городская площадь. Улицы стали даже более оживленными, повсюду стояли машины. Августа Готорн расхаживала взад-вперед перед символом основателей и что-то рассказывала небольшой армии из помощников и добровольцев. На самом символе не было ни намека на гниль – пока что, по крайней мере. Возможно, это знак, что они еще могут все исправить, если только поймут, что за чертовщина спровоцировала эту болезнь.