Колода предзнаменования - [35]

– Она сказала, что справится, – подала голос Вайолет. – Я ей доверяю.

Айзек все равно был настроен скептично.

– Это твой последний шанс отказаться от своей затеи, Карлайл. – Он поднял руки и широко развел их в стороны. Воздух вокруг них загудел и пошел рябью, свет отразился от стволов деревьев на краю поляны.

– Нет, – спокойно ответила Харпер.

Через секунду мир преломился, и из бреши, сотворенной Айзеком, просочились серые струйки.

– Нам нужно быть осторожными, – сказал юноша. – Я не могу оставить портал открытым.

Харпер понимала – они создали врата для заразы. Им она не навредит, но может навредить кому-то другому.

– Открой его снова через час. Если я не выйду, не ищите меня.

– Ага, как же! Я пойду тебя искать, даже не сомневайся, – резко оборвала ее Вайолет. – Не говори глупости.

Харпер подавила смешок.

– Тогда я сделаю все возможное, чтобы вернуться.

– Уж постарайся!

Харпер улыбнулась и похлопала по ножнам на поясе.

– Я могу себя защитить.

– Я знаю, – кивнула Вайолет.

Затем она отошла, а Харпер шагнула вперед, и в ту же секунду, как первый завиток тумана коснулся ее кожи, мир вокруг растворился.

Так выглядела Серость для Харпер: завитки белого тумана закручивались перед ней в тоннель или же глотку; тоненький гулкий звук в ее ушах складывался в какие-то слова, которые она почти могла понять; и она чувствовала знакомый запах – смесь древесных опилок из мастерской отца и суглинистой почвы на берегу реки.

Когда спустя секунду туман рассеялся, она оказалась в центре города, каким он был сто пятьдесят лет назад. Хоть Четверка Дорог и выглядела иначе, Харпер быстро определила свое местоположение по ратуше. Не хватало шпиля, но витражные окна были прежними – только в серых оттенках и подсвечиваемые тусклым сиянием.

Больше всего отличался сам символ основателей: его окольцовывали деревья – серые дубы с неподвижными ветками и странными узорами на стволах. В его центре находился древний и корявый пенек, корни пробились через камень и закопались глубоко в землю. Харпер присмотрелась к дубовой роще, но не увидела переливающейся жидкости.

Она медленно пошла по главной улице, где вместо витрин, было всего несколько бревенчатых зданий и грязная дорога. В поле, где в реальном мире стоял мавзолей, теперь было кладбище; тонкие кресты и надгробия кренились вбок. Повсюду вокруг них простирался лес. Харпер всегда казалось, что он выглядит так, будто вот-вот поглотит город, но теперь она видела, что в реальности большую его часть вырубили. Куда ни глянь, росли дубы: посредине улицы, по бокам от ратуши. Их ветви сплетались над могилами, корни извивались по грунтовой дороге.

Маслянистые темные стволы пульсировали, и, вздрогнув, Харпер поняла, что все они двигались в едином ритме, словно огромное, бьющееся сердце.

Из рассказов Вайолет и собственных фрагментов воспоминаний о Серости она думала, что это место источало враждебность. Но на деле оно просто казалось пустым – как кукольный домик, чей хозяин его перерос.

Ну и ладно. Харпер нарывалась на неприятности. И если они не пойдут к ней, то она сама их найдет. Она вытащила меч из ножен и направилась в лесную чащу, многие годы жизни в Четверке Дорог помогали ей ориентироваться на этой странной местности.

Первым признаком того, что что-то не так, был запах. Резкий и тошнотворно сладкий, он напоминал паленые волосы и испорченное мясо – тот же гнилой смрад, что источали зараженные деревья в Четверке Дорог.

Сердцебиение Харпер участилось, земля под ее кроссовками стала мягче. Опустив взгляд, она обнаружила мерцающие, переливающиеся лужи. Девушка шла по ним, пока не вышла за линию деревьев к озеру Карлайлов.

И ахнула.

Вместо воды оно было наполнено до краев той же маслянистой, переливчатой жидкостью. У этого темного озера не было гладкой поверхности; она бурлила и шла рябью, поднимаясь волнами, которые выплескивались за края в сантиметрах от кроссовок Харпер. В такой близости запах стал почти невыносимым. Харпер натянула ворот толстовки на нос и подавила рвотный позыв.

Деревья вокруг озера тоже изменились. Они срослись и переплетались ветками и стволами, создавая огромный забор. И они умирали. Стволы были тонкими, как бумага, и пронизанными переливающимися жилками. На ветках висели почки, напоминавшие сжатые пальцы, с их кончиков бесцельно поднимались струйки дыма. Живот Харпер скрутило от вони – такой мощной, что она казалась почти осязаемой.

Харпер была права. Деревья на территории Салливанов выглядели хуже чем в лесу, как и здесь, на ритуальном месте ее семьи. Ей нужно было проверить поместье Сондерсов и дерево Готорнов.

Истончившаяся кора на ближайшем дереве зашевелилась и на секунду надулась, словно яйцо, которое вот-вот пойдет трещинами. Одна почка – мягкая и нежная, как плоть, – задела ее плечо. Харпер ахнула и попятилась от ветки. А затем увидела очертание рук, давящих на мутировавший ствол изнутри. В ее груди заворошился страх, а вместе с ним и гулкий голос.

«Двойка Камней, – тоненько прошептал он, словно его принес ветер. – Любопытно».

Она отвернулась от дерева.

И там, на краю озера Карлайлов, она увидела Джастина Готорна.