Колода без туза - [33]

Затаившийся под тяжелым мокрым брезентом Плюснин слушал глуховатый от волнения голос Овчинникова и радостно думал том, что не напрасно столько лет заочно поклонялся этому ни знающему жалости и страха человеку, который, оказавшись теперь еще и большим артистом, сумел не только проникнуть под ненавистной личиной в логово красных, но и безукоризненно командовать ими. Впрочем, искреннее восхищение Овчинниковым вовсе не мешало неподвижно лежащему в укрытии Плюснину изо всех сил ломать голову над тем, как же теперь, чудом оказавшись с помощью Овчинникова на свободе, оседлать сумасшедшую удачу, парализовать ослепительным призраком внезапно свалившегося богатства ум и волю этого фанатически преданного белой идее человека, заставить его, презрев ради дела долг и честь, стать своим сообщником против Мещерякова, чтобы оставить того в дураках и подвести под пулю, а уж там избавиться от самого Овчинникова, и в финале, обманув и умертвив обоих, от души посмеяться над судьбой, загнавшей его так недавно на самое дно могилы, и выйти из неравного поединка с ней торжествующим победителем — единственным победителем. То, что спасенный Плюснин размышлял именно таким образом, было для него совершенно закономерно. Если бы он вдруг стал мыслить иначе, он просто перестал бы быть самим собой — по профессии и по призванию жандармом, для которого предавать так же естественно, как дышать. Потому и замышлял Плюснин виртуозное двойное предательство, затаясь под мокрым тяжелым брезентом и слушая глуховатый от сдерживаемого волнения голос Овчинникова. Изощренный мозг ротмистра работал быстро и точно, словно хорошо отлаженный механизм, мгновенно оценивая и отбрасывая все новые и новые комбинации, пока не выплыла единственно возможная, хотя и крайне рискованная. Впрочем, в положении Плюснина выбирать не приходилось.

— В колонну по четыре — становись! — послышалась команда и почти сразу вслед за ней — другая: — Шагом марш!

Взвод двинулся к воротам. Четверо красноармейцев первой шеренги — по двое с каждого конца — с трудом вытянули из массивных скоб длинное, тяжело окованное железом бревно-засов. Створки ворот бесшумно распахнулись. Строй вышел из тюремного двора. Следом выехал на бричке Овчинников. Беззвучно сошлись за его спиной половины ворот, глухо загремело водворенное надзирателями на место бревно-засов.

— Пойдете к Кривой балке в распоряжение Баранова, — приказал Овчинников помощнику. — Я догоню.

— Есть! — молодцевато козырнул помкомвзвода и приказал строю: — Прямо — шагом марш!

Взвод скрылся за густой пеленой дождя. Триста семьдесят семь белогвардейцев, способных на все, остались почти без охраны. Овчинников оглянулся на темную безмолвную громаду тюрьмы, словно прощаясь с ней, и тронул с места коня. Лошадь затрусила к опушке близкого леса.

Прошло около часа. Дождь лил не переставая. Тревожно шумели под ветром сосны. Овчинников, нахлестывая коня, гнал бричку темной таежной дорогой. Рядом с ним сидел Плюснин со скрученными за спиной руками.

— Господин капитан, ничего не потеряно, — умоляюще говорил Плюснин. — Синельников объяснил мне, где список!

— Какой список? — злобно огрызнулся Овчинников, не поворачивая головы. — Вы что несете? Совсем ошалели от радости.

— Список агентуры! — с жаром выдохнул Плюснин.

Овчинников неприязненно покосился на него, хмуро спросил:

— А вы, часом, не того?.. — Он выразительно повертел пальцем у виска.

— Неужели есаул ничего вам не сказал?.. — опешил Плюснин. — Вам, Овчинникову?.. Какая сволочь!.. — Ротмистр едва не плакал от досады, видя, что его не воспринимают всерьез. — Выслушайте меня, господин капитан! Отступая, мы в каждом городе проинструктировали прежнюю жандармскую агентуру… — с лихорадочной поспешностью заговорил беглец. — Испытанные люди… Ненавидят красных… Операцией руководил Синельников, он — полковник жандармерии… Ему одному известны клички, пароли, адреса… Под Воскресенском мы оказались в окружении… Выбрались… А Синельников попал в плен… Единственный список агентов успел спрятать в лесу… В тюрьме назвался штабс-капитаном… Его агентура — главный козырь в будущей борьбе с красными в этих краях… Мещеряков специально оставлен командованием, чтобы любой ценой добыть список… Он послал в тюрьму меня… Послал узнать у Синельникова, где список, и вернуться… Так бы и вышло, если бы меня не раскрыли…

— Чушь! — бесцеремонно перебил Овчинников. — Специально посылать вас, когда в тюрьме есть Важин?.. Чушь собачья!

— Но Важину Синельников ничего не хотел говорить! — уже в полном отчаянии воскликнул Плюснин. — Не хотел — и все, понимаете?.. Он его в первый раз видел! А я работал у полковника, мне он верил!..

— Послушайте, Плюснин, зачем вы рассказываете все это? — Овчинников устало зевнул. — Даже если это и правда — мне-то она к чему? — Он недоуменно передернул плечами и хлестнул коня.

— Как это к чему?.. Да мы с вами… Мы можем. — Плюснин глядел на Овчинникова с опаской и никак не мог решиться договорить. — Ну зачем нам Мещеряков, господин капитан?.. — Он сглотнул ком и, едва дыша от страха, хрипло выпалил наконец: — Мы продадим список в Маньчжурии японцам!.. — Сказал и сжался в комок.