Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е - [11]

— Сейчас, — прошептал Борис Тимофеевич, у которого кружилась голова и бурлило в желудке. — Сейчас пройдет. Это пиво натощак.

— А! — воскликнул Сергей Алексеевич. — Что ж ты сразу не сказал? Я тебя таким деликатесиком угощу — обалдеешь! Сейчас, дружище. — Он повернул ручки сейфа, замаскированного под холодильник, откинул тяжелую дверцу и достал тарелку с бутербродами с красной икрой почему-то синего цвета.

— Отведай, голубчик.

Борис Тимофеевич зажевал бутерброд, и этот знакомый процесс жевания принес чувство уверенности, расположил к развязности.

— Откуда икра-то, из-под прилавка?

— Что ты! — рассмеялся Сергей Алексеевич. — Меня снабжает наша контора. Вкусно? Знаешь, из чего эта прелесть делается?

— Из чего? — перестал жевать Борис Тимофеевич.

— Из нефти. И пропитывается гормональным препаратом, вызывающим тягу к сексу. Удобно, правда? Поел и — готов к использованию.

— Спасибо, больше не хочу. — Борис Тимофеевич отодвинул тарелку.

— Сигарету?

— Я не курю… Я хотел бы добраться до дома.

— Непременно, — сказал Сергей Алексеевич, и у его губ обозначились жесткие складки. — Как только закончим неофициальную часть. Я хочу что-нибудь для вас сделать. Вы ведь остались без работы?

— Да, — удрученно подтвердил Борис Тимофеевич. — Надо искать работу.

— Тем более, — продолжал Сергей Алексеевич, — что мне повезло с вами. А говорили, что нельзя верить снам на пятницу.

— Сегодня вторник, — сказал Борис Тимофеевич.

— Завтра суббота, голубчик.

— Вы шутите. Или, извините, я так набрался вчера, что проспал четыре дня?

— Нет. Но держитесь крепче за стул, дражайший Тимофей Борисович. Сегодня пятница апреля 2039 года.

У Бориса Тимофеевича голова пошла кругом, в глазах помутилось, он начал оседать, и, если бы не Сергей Алексеевич, который подхватил гостя, Борис Тимофеевич упал бы. Очнулся он оттого, что ему терли уши ладонями и говорили неторопливо, механическим голосом:

— Вы находитесь в апреле 2039 года. Ничего в этом исключительного или предосудительного, тем более преступного — нет. К тому же, гражданин Востриков Б. Т., я вас зарегистрировал. К сему — вы без работы… в своем времени… следовательно, с большей легкостью согласитесь помогать нашей конторе. И вы подтвердили это собственноручной подписью. И если откажетесь — автоматически нарушите статью о неразглашении. Вам все ясно?

— Ясно, — голосом умирающего праведника сказал Борис Тимофеевич. — Кто вы?

Сергей Алексеевич прошелся по комнате, заложив руки за спину, и с чувством продекламировал:

Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальний,

Как звук ночной в лесу глухом…

Но в день печали, в тишине,

Произнеси его, тоскуя;

Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я…

— Видишь, и мы что-то помним из классики. Старая школа, старая выучка.

— Я ничего не понимаю, — слабо прошептал Борис Тимофеевич, — что со мной происходит! Куда я попал и кто вы? Зачем анкета, пиво, бутерброды?

— Пиво для посетителей, бутерброды для друзей, анкета для всех. — Сергей Алексеевич посмотрел сверху на гостя. — А с вами, Востриков Б. Т., ничего необычного не произошло. Каким-то образом, это еще предстоит проверить, вы получили возможность переноситься в будущее время, например в это. Поскольку подобной возможности мы не исключаем для отдельных общественно-полезных граждан, постольку мы вынуждены были устроить вперед по времени такие ППР — профилактические пункты регистрации.

— Зачем?

— В целях ОБ, Обеспечения безопасности. Поскольку могут быть некоторые неустойчивые…

— И вы сидите и ждете? И это вся работа? — вяло спросил Борис Тимофеевич.

— И еще пиво пью, — улыбнулся Сергей Алексеевич, продолжая стоять, как учитель над нашкодившим разгильдяем. — И в этом моя работа.

— Все равно не понимаю. Я устал, у меня болит голова, и я хочу домой. Я, кажется, забыл выключить газ на кухне. Куда мне идти?

— С крыльца за дом налево. Там узкая тропинка. В конце концов выйдете на площадь из-за фруктового ларька, — он давно не действует, — в щель между ларьком и стеной. Там темно, а сегодня утром дворники поставили там бетонную тумбу для мусора, так что не ударьтесь. Устраивайтесь на работу, и о том, что были здесь, — никому ни полслова. И еще. — Сергей Алексеевич подошел ближе и взял гостя за пуговицу. — Вот о чем я хотел вас просить: вы бываете среди людей, разговариваете, умеете слушать. И если услышите что-нибудь этакое, — Сергей Алексеевич покрутил растопыренными пальцами возле своего уха, — тогда пожалуйста, прямо ко мне. Договорились?

— Я не умею отличать интересное от скучного. Зачем вам это?

— Видите ли, — Сергей Алексеевич погладил друга по плечу, — жизнь сложна, люди — доверчивы и часто склонны к ложным суждениям. И вы представляете — нам это важно: вовремя поддержать человека, остановить его неверный шаг? Вы согласны со мной?

— В общем — да. Поддержать — это важно.

— И остановить на неверном пути, — подмигнул Сергей Алексеевич. — Так вы сразу ко мне, ладно? Но в день печали, в тишине есть в мире сердце, где живу я… Ну, ступайте, дружище.

Щель за ларьком была узка, Борис Тимофеевич втянул живот, протискиваясь, и сильно ударил колено о бетонную тумбу.