Колесо страха - [183]

Вот она перед ним, его старая комната в его старом мире!

Он видел драгоценный корабль – сияющий, мерцающий, но будто светящийся туман окутывал его. Зеркало было полускрыто тем же светящимся паром. Между Кентоном и его комнатой висела завеса из бесконечного числа микроскопических атомов.

Комната находилась в Нью-Йорке, а он – здесь, в этом странном мире!

Комната была зыбкой, призрачной, то проступая четче, то расплываясь перед его глазами.

А Кентон смотрел на нее с неверием, и отчаяние сжимало его сердце. Он чувствовал, как занавеси под его руками то становятся легче, то вновь превращаются в металл, то ускользают из-под его рук, по мере того как очертания комнаты проступают через туман или растворяются в нем. Но в этих колебаниях очертания драгоценного корабля виднелись все яснее, светились ярче – призывая его, вытягивая обратно!

Глава 24 Боги и страсть человеческая

Кентон собрался, крепче ухватился за занавеси. Всю свою волю он направил на то, чтобы удержать их. Занавеси были словно дверь между его старым миром и этим – миром его величайшего приключения.

Сила, подобная подводному течению, влекла его вперед всякий раз, когда они таяли в его руках, а очертания комнаты прояснялись. В такие моменты он мог рассмотреть в комнате каждую деталь: большое зеркало, тумбочки, диван, следы крови на полу – все еще свежие.

И всегда, были ли очертания комнаты туманом или четкими линиями, драгоценный корабль сиял ясно.

Вот его повлекло внутрь и вверх – древняя китайская ваза на полу оказалась под ним, одновременно близко и бесконечно далеко. Кентон услышал завывания ветров пространства! В эту секунду он осознал, что это сияющая игрушка влечет его назад!

Что-то тянулось к нему с темной палубы корабля! Что-то зловещее и насмешливое! Тянуло, притягивало к себе!

Черная палуба становилась все темнее, все сильнее влекла его к себе.

– Иштар! – взмолился Кентон, обратив взгляд к розовой каюте. – Иштар!

Кажется, каюта озарилась вспышкой света! Очертания комнаты расплылись, занавески опять обрели под его руками плотность, вновь он стоял на твердой поверхности на пороге дома бога Луны.

Раз, другой, третий комната попыталась затянуть его вновь, но с каждым разом она казалась все менее реальной, все более призрачной. И каждому импульсу Кентон противился, напрягая волю, закрывал глаза и отгонял видение перед собой.

И его воля победила. Комната растворилась окончательно. Чары спали, незримая цепь оборвалась. Кентон ухватился за занавеси, едва держась на ногах. Медленно он восстановил равновесие и раздвинул их.

Теперь перед ним был зал, наполненный лунным светом. Серебристый туман висел неподвижно, и казалось, что лучи, пронзавшие его, осязаемы. Туманная паутина заставляла зал казаться больше, и Кентону почудилось… хотя он не был уверен… будто он различает в этой серебряной паутине движение призрачных силуэтов, то возникающих, то исчезающих, никогда не проявляющихся полностью. Вдалеке он увидел фигуру, которая шла вперед – уверенно, неумолимо. Она медленно приближалась, выходя на свет, – мужчина в золотом шлеме с коротким золотисто-алым плащом через плечо, с золотым мечом в руке. Он шел, склонив голову, будто ему приходилось бороться с течением.

Это был жрец Бела, одетый в доспехи своего бога!

Едва дыша, Кентон следил за ним. Глаза, так похожие на его собственные, были черны от ужаса и благоговения, но в то же время в них читалась непоколебимая решимость. Его губы побелели, и Кентон чувствовал, что все тело жреца бьет дрожь, – то трепетала сама его душа. Реальны ли обитатели этого места, или они всего лишь призраки, Кентон понял, что для его двойника они существуют на самом деле.

Жрец Бела прошел мимо, и Кентон, дождавшись, пока он скроется в тумане, выскользнул из-за занавесей и пошел за ним.

Теперь Кентон слышал голос, ровный голос, бесстрастный, как тот, который пробудил его ото сна на каменном ложе; и, как и тот голос, он звучал не отсюда и не изнутри. Будто из далекой дали…

Голос Набу, Владыки Мудрости!

Прислушиваясь, он будто бы разделился натрое: Кентон, который был одержим целью и последовал бы за жрецом даже сквозь ад, если бы эта дорога вела его к Шарейн; Кентон, который был связан с разумом жреца и чувствовал, видел, слышал и боялся, как и он; и Кентон, который слушал слова Набу так же холодно и бесстрастно, как они звучали, взирал холодно и бесстрастно на то, что они описывали.

– Дом Сина! – звенел голос. – Бога Богов! Нанна! Прародителя Богов и Людей! Владыки Луны! Владыки Сияющего Полумесяца! Нанна Великолепного! Повелителя Судьбы! Того, кто сам себя создал! Чей дом – первый из святилищ, чей цвет – серебряный! Он проходит сквозь Дом Сина! Он проходит мимо алтарей из халцедона и сердолика, украшенных лунными камнями и горным хрусталем, алтарей, на коих горит белое пламя, из которого Син-Портной создал Иштар! Он видит бледных и сияющих змей Нанна, ползущих к нему, и крылатых белых скорпионов, которые нацелились на него из серебристого тумана, что скрывает рога его полумесяца! Он слышит звук топота мириад ног, ног всех людей, рожденных под луной! И он слышит рыдания мириад женщин, всех женщин, коим предстоит родиться и родить! Он слышит крики нерожденных! И он проходит! Ибо услышь! Ни Прародитель Богов, ни трепет перед ним не могут остановить желания человеческие!