Колесо страха - [181]

Его слова заглушил рев толпы. Солдаты и паломники не сводили глаз с танцовщицы.

Как и Кентон!

Затем чары спали, и, злясь на себя, Кентон бросился телом на камень. Ибо пелена неподвижности спала с Шарейн. Ее белоснежная рука коснулась пурпурных складок вуали. Она повернулась и быстро направилась в сторону тайного прохода, из которого явилась.

Танцовщица замерла. Музыка затихла. Вновь по толпе пробежало движение, возрастающий гомон.

– Этого не было в ритуале! – Ассириец вскочил. – Танец не окончен!

Над головами прогремел раскат грома.

– Ей не терпится повидаться с богом, – цинично заявила женщина.

– Она есть Иштар! Она луна, которая прячется за облачком! – Юноша шагнул вперед – к солдатам, охраняющим жрицу.

Дерзкая женщина поднялась за ним, поймала его за руку и сказала солдатам:

– Он безумен! Он живет в моем доме. Не трогайте его! Я отведу его домой!

Но юноша вырвался, оттолкнув ее в сторону. Он рванулся вперед сквозь охрану, побежал через двор навстречу жрице. Он бросился к ее ногам, зарылся лицом в подол ее накидки.

Жрица замерла, глядя на юношу сквозь вуаль. В мгновение ока жрец Бела оказался рядом. Ногой он ударил юношу в лицо, отбрасывая его на ярд в сторону.

– Хо! Алрак! Друхар! Заберите этого человека! – крикнул он.

Два офицера, вынув мечи, подбежали к юноше. Жрецы принялись перешептываться. Толпа затаила дыхание. Юноша изогнулся, вскочил на ноги напротив жрицы.

– Иштар! – вскричал он. – Покажи мне свое лицо. Затем позволь мне умереть!

Она стояла молча, будто не видела и не слышала. Офицеры схватили юношу, заломили его руки. Но затем мышцы юноши наполнились силой. Он вырвался из хватки воинов и ударил жреца Бела промеж глаз, а затем вцепился в вуаль жрицы.

– Я не умру, пока не увижу твое лицо, о Иштар! – воскликнул юноша и сорвал вуаль прочь.

Кентон смотрел в лицо Шарейн.

Но не той Шарейн, которая была на корабле, полной пламени жизни.

Эта Шарейн смотрела на мир распахнутыми незрячими глазами, ставшими вместилищем сна. Ее разум был заперт в лабиринте иллюзий.

Пронзительно взвизгнул жрец Бела:

– Убейте этого человека!

Мечи двух капитанов вонзились в грудь юноши.

Он упал, все еще сжимая в руке вуаль. Глаза Шарейн взирали на него с безразличием.

– Иштар! – прохрипел он. – Я видел тебя… Иштар!

Его глаза потухли. Шарейн вырвала обратившуюся в лохмотья вуаль из застывших рук и прикрыла ею лицо. Она продолжила свой путь к храму и вскоре пропала из виду.

Толпа зашумела. Лучники и копейщики принялись оттеснять людей к колоннам, смешались с толпой и исчезли вместе с людьми из поля зрения Кентона. Мимо верховного жреца Бела прошли его солдаты и жрецы, за ними – арфистки, флейтистки и барабанщицы Нарады.

Лишь танцовщица и жрец остались в окруженном колоннами дворе. Небо стремительно темнело. Тучи сгущались все быстрее. Пламя на алтаре Бела горело ярче – злобно, как обнаженный алый клинок. Тени сгущались вокруг присевших химер. Металлические раскаты грома следовали один за другим, приближаясь.

Кентон подумал, что теперь, когда Шарейн ушла, он должен открыть бронзовую дверь, но что-то подсказало ему, что время еще не настало, что стоит подождать еще немного. И пока он ждал, танцовщица и жрец подошли к странному окошку, через которое он смотрел наружу. Они остановились неподалеку.

Часть 5

Глава 23 Жрец и танцовщица

– Бел должен быть доволен ритуалом, жрец! – услышал Кентон слова танцовщицы.

– Что ты имеешь в виду? – непонимающе переспросил жрец.

Нарада подошла ближе, протянув к нему руки.

– Шаламу, – прошептала она, – разве я танцевала для бога? Ты знаешь, что я танцевала для тебя. А кому ты возносишь хвалу, Шаламу? Богу? Нет – жрице. А кому, думаешь ты, поклоняется она?

– Она поклоняется Белу! Нашему господину Белу, который владеет всем, – горько ответил жрец.

– Она поклоняется сама себе, Шаламу! – насмешливо возразила танцовщица.

– Она поклоняется Белу, – упрямо ответил жрец.

Нарада подошла ближе, коснувшись его дрожащими, жаждущими руками.

– Поклоняются ли богу женщины, Шаламу? – спросила она. – Ах, нет! Я женщина – я знаю. Эта жрица принадлежит богу, не мужчине. Слишком она дорожит собой, слишком высоко себя ценит, чтобы отдаться мужчине. Она любит себя. Она поклоняется себе. Она преклонится пред собой, как пред женщиной бога. Женщины делают мужчин богами и лишь тогда любят их. Но ни одна женщина не любит бога, который не был сотворен ею, Шаламу!

– Но… я поклонялся ей, – угрюмо сказал жрец.

– Так же, как и она поклонялась себе! – воскликнула танцовщица. – Шаламу, жаждет ли она дарить радость Белу? Нашему владыке Белу, чья жена – Иштар? Можем ли мы дарить радость богам, которые владеют всем? Лотос цветет под лучами солнца, но делает ли он это, чтобы подарить солнцу радость? Нет! Чтобы подарить радость себе. Так и эта жрица! Я женщина, я знаю.

Ее руки лежали на его плечах. Он взял их в свои.

– Почему ты говоришь мне это?

– Шаламу! – пробормотала она. – Посмотри мне в глаза. Посмотри на мои губы, на мою грудь. Как и жрица, я принадлежу богу, но отдаю себя тебе, любимый!

– Да, ты прекрасна, – томно ответил он.

Танцовщица обвила шею жреца руками, приблизив губы к его губам.