Колеса фортуны - [21]

— Ты что, вообще всех басистов выучил? — спросил я.

— Мне нравится, — отвечал Костик.

А мне вот что-то не понравилось, как этот маргинальный француз пел про Троцкого. По-моему, тема не была такой уж веселой. Я слушал дальше:

Whatever happened to the heroes?

Whatever happened to the heroes?

No more heroes anymore.

«Вот как, — подумал я. — И что же случилось с нашими героями? Их просто больше нет — и всё тут».

— Неправильная песня, — сказал я.

— Это почему же?

Я не стал объяснять. Костик все равно в школе учил немецкий.

Отмахав на хорошей скорости километров шестьдесят, мы сбросили газ и начали выбирать место для первой стоянки. Я внимательно разглядывал Максову измочаленную карту.

Карта, вроде бы, не врала, но как-то приукрашивала действительность. Несколько боковых грунтовых дорог, которым по карте полагалось уверенно вливаться в асфальтовую реку, при ближайшем рассмотрении оказывались заросшими тропинками с еле заметной колеёй. Поворачивать туда мы не рискнули. Свернув на другой проселок, пошире, мы проехали с километр и уже собрались было устроить привал — но тут издалека послышалось тарахтение трактора, а вскоре показался и он сам. Трактор куда-то тянул полный прицеп навоза, щедро расплескивая его направо и налево. Отсмеявшись и отдышавшись, мы развернулись (едва не заехав в канаву) и выбрались обратно на асфальт.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы нашли дорогу поприличнее. Карта обещала через три километра грунтовки привести нас в деревню Старое Колено (нежил.). Это было даже интересно. «Нежил.» нас не слишком огорчало. Опасаться (как сказал Макс) следовало живых людей.

Вскоре мы, и верно, въехали в покинутую деревеньку. Было в ней пять или шесть домов, серых от старости, с заколоченными окнами, да несколько разбитых дощатых сараев. Дворы заросли какими-то высоченными сорняками, иван-чаем, крапивой и бурьяном. Старые, полузасохшие яблони все еще пытались цвести, как будто специально для нас. Макс остановил автобус на широченной поляне посреди деревни. Он выключил мотор, магнитола смолкла, и нас охватила мертвая тишина. Даже кузнечики почему-то не стрекотали.

— Вот моя деревня, — произнес Макс. — Типа, дом родной.

— Не хотел бы я тут родиться, — ответил на это Костик. — Жуть берет.

— Здесь, наверно, конопля растет, — сказал Шериф. — Надо поискать. Хотя и не сезон.

Мы вышли из машины. Дверь хлопнула, и тут же какая-то тварь мелькнула в траве и исчезла в ближайших кустах.

— Крыса, — всполошился Костик. — Дикая. Дрянь какая!

— Дурак ты — крыса, — сказал Шериф. — Это жаба серая, травяная. В конопле отъелась.

— А ты где крыс домашних видел? — спросил я.

— Дома, — сказал Костик.

Мы прохаживались по заброшенной деревне, заглядывая во дворы. Вокруг не было ни души. Ни собак, ни кошек, ни ворон. Какие-то птицы всё же обитали в высоких кустах, но петь, видимо, боялись.

В полузаросшем пруду за домами лежала сгоревшая машина, похоже, жигули-копейка. Над стоячей водой виднелась лишь крыша и верх дверей с выбитыми стеклами. Подобравшись поближе, мы с удивлением заметили, что машину как будто вспучило изнутри — крыша была погнута и усеяна дырками с рваными краями, как от осколков.

— Ничего себе грохнуло, — произнес Макс.

— Не бак. Внутри, — уточнил Шериф, приглядевшись. — Если кто в ней и был, п…дец всем.

Проверять это нам не хотелось.

— А почему посередине пруда? — поинтересовался Костик. — Тушили?

— Да нет. Может, с зимы, — сказал Макс. — На лед заехали, и…

Я сказал мрачно:

— Самое место выбрали покататься.

— Экстремалы, — откликнулся Макс.

— Раз взорвалось, значит, была и взрывчатка, — сказал я Шерифу. Его брат успел отслужить в армии и кое-что об этом рассказывал. Кое-что неприятное.

— Точно. Похоже на мину противопехотную.

— Странно это все, — заключил Костик.

Мы убрались подальше от пруда. Пробравшись сквозь высокий бурьян, подошли к первой заколоченной избе. Макс нес с собой монтировку, и они с Шерифом в два счета отломали трухлявые доски и отворили дверь. Мы заглянули внутрь. Там было темно и пусто — ни стола, ни табуретки, только громадная печь с отломанными дверцами.

Стены затянуло паутиной. Кое-где на них сохранились обрывки обоев (светленьких, в полоску).

Макс достал из кармана фонарик.

Мы прошли во вторую половину дома и остановились перед лестницей на чердак.

— Слазим? — предложил я.

— Чего туда лезть, видно же — все расп…зжено давно, — сказал Макс. — Только шею сломаешь.

— Вот и все так думают. А там иногда всякие старинные штуки бывают, — не согласился Костик. — Иконы, книги…

— Пулемет. И скелет партизана, — проговорил Шериф и ступил на лестницу. Она заскрипела, но выдержала. — А тут ничего, нормально, залазьте, — донеслось сверху через некоторое время.

Мы по очереди поднялись на чердак. Дощатый пол был довольно чистым, через слуховое окно с сохранившимся стеклом виднелось багровое заходящее солнце. Никаких вещей, конечно, здесь не было.

Шериф прошелся по чердаку вдоль и поперек. Ощупал и зачем-то простучал кирпичную печную трубу, когда-то обмазанную известкой. С трудом открыл дверцу, за которой обнаружилось отверстие для прочистки — вьюшка, или как там она называется. Из отверстия посыпалась сажа.