Колдун - [12]

Я застыл, прирос к месту — это, пожалуй, и называется «поразило столбняком», только кровь во мне звенела, и я с трудом разобрал его слова:

— ...негоже, матушка, в такое время... напасти...

Ольга Андреевна, до того неподвижно и чинно лежавшая на диване, слегка дернула пальцами; потом вздрогнули и веки, и на губах проплыло легкое блаженное облачко.

— Конечно, это понятно, — продолжал он озабоченно. — Усталость, спать хочется. Так ведь ночь-то на что? Ночь, говорю, на что, а?! Будет вам, будет. Вот кончится, тогда и пожалуйста, отдыхайте вволю, сколько душа пожелает. Тогда и спите себе на здоровье...

Он говорил и говорил все в том же духе, но ответом ему было лишь подрагивание пальцев и век и тень отрешенной улыбки.

Тогда он вдруг замолчал, сгорбился на стуле, замер, так что могло показаться, будто он уснул. И затем неожиданно отчетливо, громко, как-то деловито сурово и беспощадно раздалось:

— Ольга! Вставай! Война!

Этот голос оглушил меня, больно ударил влажным светом по глазам. И все же я разглядел, что она стала подниматься.

Суетливо так, поспешно, мельтеша руками, по-рыбьи зевая, она села, прикрыла ладошкой рот, начала тереть глаза, потом сморщилась недовольно и смущенно и потихоньку стала соскальзывать с дивана. Тело не слушалось ее, ноги дрожали, подкашивались, и ему пришлось ее поддерживать.

— Ну, посидите, посидите, отдохните, — приговаривал он, не отпуская ее от дивана.

— Опять, — сокрушенно повторяла она. — Господи, опять... Ну, что ж... Надо что-то делать... Надо делать... Ребята где? Что с ними?

— Все в порядке... Все живы-здоровы... Отдохните... — Он почти силой заставил ее сесть на диван. — Пока спешить некуда, матушка Ольга Андреевна. Пока ничего...

— Ох, господи, устала-то как, — произнесла она, сдаваясь, и тяжело и сильно вздохнула. — Отойду немного... Потом уж... — И, вглядевшись, наконец, узнала своего гостя. — Это ты, Коля?

— Ну, а кто же! — молодцевато ответил он. — Это я.

Он подошел к окну, посмотрел мне в глаза; лицо его было в поту, во всех бесчисленных морщинках искрилась влага.

— Духота-то какая, — прошептал он, утираясь платком. — Обязательно быть перемене... Отпустило бы уж... — Он делал вид, что меня нет.

— Что ты там бормочешь, Коля? — беспокойно позвала она.

— Пустяки. — Он вернулся к ней. — Пришел к Антону насчет пчел посоветоваться: опять рой улетел.

Она явно отходила, возвращалась в этот мир; лицо принимало обычное выражение озабоченности, всепричастности, и только привычного покоя на нем не было, всегдашней основательности, несуетности, все это лишь слабо угадывалось в его чертах; руки ее беспомощно и виновато перебирали складки платья.

— Господи, надо же что-то делать...

— Что случилось-то? — не глядя, спросил гость. — Да расслабилась... сон какой-то...

— По тропке вниз, в долину, и свет навстречу?

— Он самый... Рита уже взрослая...

— Какая она взрослая...

— Сама вчера доложила... Все, говорит, понимаю, все вижу, достаточно пережила, буду сама распоряжаться своей судьбой...

— Оно может, конечно, показаться так в шестнадцать лет, — задумчиво проговорил он. — И потом еще не раз может показаться...

— Нет... Выросла... Я ей уже не нужна...

— А ребята?

— У них Анна.

— Анне теперь самой поводыря не мешало бы.

— Анне? — удивилась она. — Ах, ну да... И я ведь чувствовала... Надо что-то делать, — уже твердо заключила она.

— То-то и оно, — со вздохом ответил он.

Я бесшумно отошел от окна, прокрался в глубь сада, перемахнул через забор... Побежал...

Что это там произошло? Чему я стал свидетелем? Рождению мифа? Или прозрению болвана?.. Но о чем они говорили? По какому праву он так неумолимо, жестоко... А почему она... В мыслях был хаос. «Вставай — война... вставай — война... вставай — война...» Я бежал, как будто убегал, как будто преследовали, без дороги, напрямик, мимо чего-то...» «Война... война...». Одно лишь было явственным: мелькавшее, горбившееся, поднимавшееся и опускавшееся впереди между деревьями море...

Потом я искал Риту, выдохся, изодрался, излазил весь берег, но напрасно... Потом вернулся и увидел на веранде Анну и его за чайным столом. Он был спокоен; на нем был халат Антона Романовича, а рядом на веревке сушилась льняная рубаха. Я увидел и Ольгу Андреевну, мирно сидящую на корточках в огороде и полющую лук. И я почувствовал себя таким чужим, каким не чувствовал даже в первые часы после вселения сюда. И голос Анны показался чужим:

— Вы случайно не встретили Риту?

— Нет, — ответил я, и она, наверно, уловив мое смятение, поспешно и с виноватой улыбкой стала говорить, что ей очень нужна Рита, что надо бы сходить в аптеку, а заодно зачем-то к кому-то из соседей.

— Я могу сходить в аптеку, — сказал я, стараясь не глядеть на Николая Петровича.

— Нет-нет! — замахала она руками. — У меня к Рите и другое, свое, да и вообще не беспокойтесь, Саша. Все в порядке. — И тут же спохватилась: — Ой, да вы же не завтракали сегодня! Вот голова так голова... Поднимайтесь сюда, я сейчас все сделаю, одну минуточку, — суетливо щебетала она.

— Я не хочу есть, — выдавил я. — Спасибо.

— Ну, что вы! — самоуправно возразила она и уплыла на кухню, придерживая разлетавшуюся парусом юбку.