Кольцо Луизы - [14]

— Вот как? — вырвалось у Клеменса.

— Я хотел выгнать его, — чуть ли не со слезами на глазах сказал Шлюстер. — Я не мог этого перенести.

— Ладно, ладно, Иоганн! — Добродушно усмехаясь, Видеман похлопал Шлюстера по спине. — Твои излияния надоели господину Клеменсу.

— Не знаю уж, что развязало мой язык, — с печальной улыбкой отозвался Шлюстер. — Просто мне пришлось по душе ваше открытое и доброе лицо, господин Клеменс. И я подумал: не может быть, чтобы человек, убеленный сединами, независимый в своем положении, не понял моих горестей. Сколько ж можно держать их в себе? Жена? Мы разные, совсем разные люди. Коллеги? Большинство из них политические флюгеры: куда ветер подует, туда и они, вот и Август скажет то же. У меня был друг, нацисты убили его, он связал свою жизнь с левыми социал-демократами, вот и поплатился за это. Это было в двадцатых годах. Вот я и палил из винтовки. Я мстил за него. Убийцы, проклятые убийцы! Теперь они украли моего сына. Ах, боже мой, все это так тяжело! Извините.

— Я понимаю вас, — ласково заговорил Клеменс. — Вы занимаетесь своим делом, я занимаюсь своим. Как и вы, охраняя свою независимость, я не могу принадлежать любой из немецких партий.

— Да, да, разумеется! Подальше, подальше от этих демагогов! Я не филистер, не обыватель, господин Клеменс, я с головой иной раз ухожу в политику, ведь все немцы — такие политики, черт побери! — Шлюстер усмехнулся. — Мы довольны с Августом тем, что являемся членами самой великой и могущественной партии. Она называется народом. Я и мои предки вышли из него и всегда были с ним, какие бы там партии ни узурпировали власть.

— Я уважаю вашу точку зрения, хотя и считаюсь капиталистом. — На губах Клеменса мелькнула улыбка. — Не скрою, меня заинтересовала история вашего сына. Вернемся к ней. Вы обмолвились, что, поступив в высшее учебное заведение, Ганс— опять ссылаюсь на ваши слова— начал поддаваться вашей, скажем, контрпропаганде.

— Да, и я начал замечать, что он все реже и реже говорит о фюрере, — сказал Видеман. — Может быть, он уже во многом разочаровался… Может быть, подействовали слова Иоганна. Может быть, то и другое.

— Не могло ли быть так, — помолчав, сказал Клеменс, — что история с абвером открыла ему глаза на те приемы, которыми пользуются некоторые члены партии фюрера, вербуя людей в военную разведку? Быть может, ваш сын вовсе не по своей воле попал туда?

— Вы правы, вы правы! — живо откликнулся Шлюстер. — Теперь я припоминаю… В тог день, когда Ганс сказал мне об этом, он был очень мрачен.

— Он, что, вообще предрасположен к мрачности?

— Что вы! Веселый, шумный парень! — ответил за Шлюстера Видеман.

— Почему же он был так подавлен в тот день?

— Боюсь сказать, но, думаю, не обошлось без шантажа.

— То есть его вынудили, хотите вы сказать?

— Ведь он нацист, — с надрывом вырвалось у Шлюстера.

— Значит, ему просто как члену партии наци приказали пойти в абвер?

— Так оно, должно быть, и случилось.

— Зачем же вам проклинать его?

Шлюстер пожевал губами.

— Поймите, мне так больно, что он у них, там…

— Очевидно, вам было бы куда больнее, если бы Ганс пошел туда добровольно,

— Уйти из партии он, конечно, не мог. Ты понимаешь это, Иоганн, — как бы про себя рассуждал Видеман. — Это грозило большими неприятностями ему и тебе.

— Еще бы! У тебя, мой друг, остается одно утешены , что Ганс, снова повторяю твои слова, лишь формально член партии фюрера.

— О, господи! Хорошенькое утешение!

— Но ведь и это утешение, неправда ли? Будем надеяться на лучшее…

Шлюстер не дал Клеменсу договорить:

— …оно может быть только в одном: Ганс должен до конца понять всю мерзость этой зловонной партии и послужить народу. Напророчил же мне Тельман, что когда-нибудь я послужу народу и его друзьям. Пока это пророчество повисло в воздухе.

— А вам, вижу, не терпится послужить народу и его друзьям?

— Если бы я знал как.

— Ну, друг мой, путей к этому много, — обронил Видеман, — стоит только Захотеть. Впрочем, не пора ли нам спать?

4

В Женеве и Берне Клеменс пробыл не два дня, как рассчитывал, а все восемь. Несколько раз он встречался в кафе и парках с Видеманом.

Разговаривали они недомолвками, но каждый понимал другого. Послушай их разговор кто-нибудь из посторонних людей, ему бы показалось, что Клеменс как бы инструктирует Видемана, а тот очень почтительно и сосредоточенно слушает его наставления. Однажды Клеменс завел разговор об их странном спутнике. Видеман сказал, что Иоганн Шлюстер — значительная фигура в Министерстве путей сообщения, вхож в правительственные сферы, человек, много знающий и имеющий доступ к очень секретным документам.

— Он состоятельный человек? — спросил Клеменс.

— О, еще бы!…

— Мои встречи с ним не вызовут подозрения?

— Нет, шеф. Вы люди, так сказать, одного круга. Его политические убеждения, надеюсь, вам понятны. Это он при мне разоткровенничался, а вообще-то он умеет держать язык на привязи. Думаю, он вполне заменит меня и будет полезен фирме… В будущем, разумеется. Подход к нему вы найдете сами. Впрочем, это не составит большого труда. Он, как вы заметили, сильно недолюбливает тех, кто теперь правит Германией.