Колчаковщина - [97]

— Эх, вот бы где шефство-то проводить, вот где угол-то медвежий!

Вечером собрала Анюта ближних баб к себе.

— Пойдемте ко мне, книжки хорошие почитаем.

Некоторые было отмахнулись:

— Есть когда слушать побасенки твои, завтра вставать чуть свет.

— Все-таки пришли, — любопытно послушать, о чем читать Анюта будет. Разложила Анюта на столе «Крестьянку» да «Работницу», выбрала одну из книжек и стала читать.

Забежали бабы на минутку да и забыли про все свои дела, — заслушались. Читает Анюта рассказ за рассказом, статью за статьей. Развертывается перед слушательницами их бабья доля тяжелая, одна за другой проходят перед глазами знакомые картины.

Тихо. Каждая о своем думает, лишь изредка глубоким вздохом прерывая Анюту.

Не выдержала соседка Елена, всхлипнула в фартук.

— Эх, жизнюшка!

Бросила Анюту одну книжку, взяла другую. Потом стала рассказывать про город, про фабрику, про клуб фабричный, про лекции, про то, как фабричная работница живет, чему учится.

— Хоть бы недельку там пожить!

И полились бабьи жалобы — живут, как в лесу. Ничего не видят, ничего не слышат. Работа да дети, дети да работа. Да ругань мужицкая, а то и побои. Так и проходит жизнь тяжелая, надрывная, без просвета, без радости.

Пригорюнились бабы, кулаками щеки подперли.

— Слыхать, в других деревнях собираются бабы, толкуют о чем-то. Вишь, женотдел какой-то у них, из города женщина в кожаном пиджаке приезжала, баб собирала, вот этак же, должно, читает что-нибудь…

Ночь разбросала по небу крупные яркие звезды. Деревня спит. Редко проскрипит по улице запоздавшая телега, тявкнет собака из подворотни, и снова тихо.

Спохватились бабы.

— Эк мы с тобой разболтались, Анюта. Завтра чуть свет вставать, а тут и не уснешь всю ночь, сердце растревожила.

Утром пошла Анюта в сельсовет ячейку разыскивать. Председатель сельсовета, молодой мужик в красноармейском шлеме, улыбается.

— Ячейку нетрудно найти: половина вот сидит, а другая половина в поле. Я да Иван Парфенов только и есть в ячейке. В ячейке-то четверо, да двоих хоть бы и не было, для счету только. Я, вишь, и председатель сельсовета, в ячейке один Иван и остается, много ль один сделает. Из города редко кто бывает, заезжают в волость, а до нас еще пятнадцать верст.

— Вот я газеты принесла да книжечки, раздать бы надо, да боюсь, на цигарки изведут.

Председатель спокойно соглашается:

— Изведут!

— Как же быть? Ведь избы-читальни у вас нет?

— Ну какая изба! Есть охотники до газет, так те сюда, в сельсовет, заходят, газету мы получаем.

— Та-ак. Неважные у вас дела!

— Дела никудышные, — уныло соглашается председатель.

— Хочу попробовать организовать детские ясли, хотя бы только на жнитво.

Председатель оживился.

— Вот бы хорошо! Помещение есть: школа у нас хорошая, занятия не скоро начнутся. Взвинтила бы нас маленько: может, и мы потом что путное выдумаем.

Через три дня опять обошла Анюта ближних баб.

— Соберемся еще, почитаем, больно еще хорошие книжки остались.

— Книжки-то, милая, хорошие, все бы слушали. Да уж больно некогда, то то сделать надо, то другое.

— Вы вашу работу век не переделаете, а книжку почитать когда придется?

— И то, милая, уж видно заглянуть на часок.

Собрались шесть-семь соседок на часок да опять за полночь просидели. И то сказать, книжки-то какие, так бы и сидел век да слушал, — уж очень верно да хорошо женскую долю описывают. Со вздохом поднялись соседки расходиться.

— И ребятишек своих забыли, поди, раскричались теперь. У меня Семка-то горластый: раскричится, — не уймешь.

Анюта остановила баб.

— Вот что, милые, приносите-ка вы завтра, как в поле ехать, своих ребят в школу, там ячейка ясли детские открыла.

Соседки в недоумении смотрели на Анюту: как, что, когда?

Анюта улыбалась.

— Плохо вам с детьми, особенно с грудными, да если еще дома смотреть за ними некому. Вот ячейка и порешила позаботиться о детях, по-городскому, значит, — берет на себя шефство над детьми. Устроили мы в школе ясли. Это значит, что за всеми детьми, которых будут приносить туда, будем целый день ухаживать, кормить, а вечером, как вернетесь с поля, разберете детей по домам. Так каждый день, пока идет жнитво, и будете делать.

Бабы молча переглянулись.

— Уж и не знаю как. Чудно больно. Как же это на целый день дите отнести?

— Чего не знать, — вот приносите утром, узнаете.

— А кто ухаживать будет?

— Я да учительница, Марья Семеновна.

Утром пришла Аксинья со своим Семкой горластым, Дарья с грудным, Прасковья с двухлетней девчонкой, невестка Татьяна обоих принесла.

Осмотрели бабы отведенную под ясли комнату, — везде чисто, хорошо.

В кухне, на чисто вымытом и выскобленном столе, двенадцать пузырьков в ряд стоят, на пузырьках соски резиновые, рядом кастрюльки, чугунки.

— Это для чего все?

— А вот будем молоко да воду кипятить.

Аксинья ткнула пальцем в пузырьки.

— Из пузырьков будете кормить?

— Из пузырьков.

— И жевки не будете давать?

— Не только не будем, но и вам не велим.

Засмеялась Аксинья.

— Ровно господских детей кормить собираетесь.

Оставили бабы детей и разошлись.

Вечером пришли за ребятами, а Анюта их в другую комнату приглашает.

— Зайдите-ка, бабоньки, на минутку сюда.

Зашли бабы.