Колчаковщина - [25]

— Та-ак.

Семен налил себе на блюдечко чаю, откусил большими желтыми зубами малюсенький кусочек сахару, поднес блюдечко ко рту, подул и медленно стал тянуть, изредка взглядывая то на Киселеву, то на Мишу. Выпив все блюдце, Семен побарабанил пальцами по столу и вдруг в упор остановился на Наташе маленькими светло-голубыми глазками.

— Так вы к Федору?

— Да, к Федору.

Киселева спокойно смотрела в глаза Семену. Семен в легком смущении отвернулся.

— Нету Федора, уехал.

Неловко закрутил свою нехитрую бороденку, сторонкой, незаметно посматривая на нежданную гостью. Вот оказия! И зачем ей понадобился Федор? И Наташа, и Миша Семену решительно понравились. Он протянул руку, потрепал Мишу по щеке и, мельком взглянув на Киселеву, равнодушно спросил:

— Вы что же, по делу к Федору?

— Нет, без дела. Мы, было, приехали сюда жить.

— Жи-ить. Что же вам не показалось на старом месте?

Наташа ответила не сразу. По осторожности, с какой Семен вел разговор, она чувствовала, что он должен быть своим человеком. Но все ж таки, кто его знает. Вдруг окажется человеком совершенно чуждым или даже враждебно настроенным.

— Я Федора не знаю совсем, меня направили к нему его товарищи.

— А-а, — протянул Семен, — товарищи.

— Да, Василий-кузнец, — сказала Наташа и, в свою очередь, взглянула пытливо на Семена.

Семен чуть было не выронил блюдечко из рук. Смущенно поставил его на стол, опять протянул руку к Мише, привлек мальчика к себе.

— Ну, Мишук, хочешь еще чаю?

— Нет, не хочу, я напился.

— Та-ак, значит, Василий-кузнец.

Семену было неловко. И чего только он голову людям морочит? Ведь сразу видать, что свои. Расспросить бы скорей про Василия, — где он, что там с ним.

Наташа спрятала от Семена радостную улыбку. Ну, ясно же, ясно, свой человек Семен, только характер выдерживает. Чудак!

— Может быть, и не Василий, а кто другой, я ведь Василия никогда не видала. Ехали мы сюда с Мишей, на пароходе нам встретился человек, который и дал адрес Федора.

Семен опять насторожился. Ах, мать честная, снова дело запутывается!

— А какой этот человек из себя? — равнодушно спросил Семен.

— Такой высокий, здоровый мужчина с большой черной бородой.

Семен, качая головой, подумал:

«Нет, не Василий. Тот небольшой, сероглазый».

— Кланяйтесь, говорит, Федору от Василия-кузнеца. А себя назвал Петрухиным. Расскажите, говорит, Федору все про себя.

Киселева задумалась. По ее миловидному лицу поползла тенью грусть. Семен все поглядывал на Киселеву и вдруг с теплой ноткой в голосе сказал:

— А вы возьмите да расскажите.

— Кому? — взглянула на него Наташа.

— А вот нам, — ободряюще улыбнулся Семен.

Наташа кивнула головой и просто сказала:

— Да, я расскажу.

И стала рассказывать. Семен, облокотившись на стол, молча слушал, время от времени сдвигая тонкие белесые брови. Его рука все чаще и чаще тянулась к Мише, лаская мальчика по пушистой белокурой головенке. Пригорюнившаяся Ивановна раза два взволнованно высморкалась и утерла глаза концом фартука.

С улицы в маленькое оконце заглянули сумерки. Устало и тонко попискивал самовар, в кухонке неуверенно и робко чирикнул сверчок и тотчас же сконфуженно замолчал. Киселева кончила рассказывать, повернула голову к окну и застыла в глубокой задумчивости. Где-то теперь Димитрий, что-то с ним? Придется ли когда увидеться? Как прожить одной с мальчиком на руках в такое тяжелое время?..

Семен молча продолжал сидеть за столом, уронив голову на руки.

— Тебе чаю налить? — шепотом спросила Ивановна.

Семен, не отвечая, отсунул от себя пустой стакан, прошелся несколько раз по тесной горенке и угрюмо проговорил:

— Да, дела!

Семен сел на свое место, шутя хлопнул Мишу по плечу и, как взрослому, серьезно сказал:

— Так-то вот, Мишук… Ну что ж, оставайтесь у нас, как-нибудь потеснимся, вон ту комнатушку, — указал Семен на перегородку, — вам уступим, а свою кровать в кухню вынесем.

За ужином Семен рассказал про Федора.

— Уехал Федор, а куда, не знаю. Теперь мы здесь. Вишь, рабочему человеку житье какое стало. Как случился переворот, Федора не трогали, а потом через неделю или две, должно, донес кто или сами докопались, что Федор свой человек с большевиками был, и арестовали. Месяца два подержали, ничего, слышь, не нашли за ним и выпустили. Пришел Федор на работу, а там не берут, слышь, не велено большевиков держать. Ну, деваться некуда. Пришел раз Федор ко мне. Надо, говорит, подаваться куда ни то, здесь житья не дадут. Иди, говорит, в мой домишко, чтоб чужим не отдавать. Собрался и уехал. Сборы недолгие, двое их только с женой. Да вот уж два месяца от Федора ни слуху ни духу.

— А вы сами не большевик? — спросила Наташа.

Семен смущенно улыбнулся.

— Ну, какой я большевик, так помогал кое-чем, если приходилось. Вот дал Федору для Василия-кузнеца паспорт да деньжонок немного собрал по товарищам, таким же, как и я. А то какой я большевик.

— И никого из партийных не знаете?

— Нет. Трудно теперь кого-нибудь признать, все боятся слова лишнего сказать, чуть что, — за город да в ямы, вот и сгиб человек.

— Бывает?

— Чуть не каждый день. Был человек и нет человека, и спрашивать не у кого. А спросишь и сам попадешься. Вот и молчат, напуганы шибко.