Кольцевая дорога - [51]

После завтрака взялся тесать во дворе высокие колышки. Воткнул их в землю, пообочь цветов, потом поднимал кусты и привязывал, как это делала прежде мать, прижимал куст к колышку. Выпрямлял. Так простоят георгины до заморозков. Мать частенько срезала их ножницами, добавляла мяты и ставила в стеклянной банке на крышку приемника.

Бабка Максимиха плелась по воду, из-под платка поглядела в сторону Степки: что-то делает? Из трубы избенки ее тянуло густым дымком, стелющимся по-над крышей — сырой ольхой топила. «Надо бы ей заранее нарубить дровишек, пусть бы сохли, а там и трактором привезти можно», — невольно пожалел Степка Максимиху.

Бабка поставила ведра, завернула к его дому. Прошла в избу, ничего не сказав, не спросив о корове. Она процедила молоко, разлила его по крынкам, вымыла, подмела, словом, доделала то, что обычно не успевал Степка, спеша к трактору. Так же молча и вышла Максимиха. Пока же она была в доме, Степке казалось, что бабка все время о чем-то думает, и то, что она в доме делает — только помогает ее неторопким раздумьям. И когда она на него посмотрела, Степка весь напрягся. Бабка и мать были подругами, многое одна от другой переняли. И он насторожился.

— Я денег тебе, Степочка, принесла, — спокойно сказала она. — Вот. Мне, Степочка, не к спеху. Ты только похорони меня, как умру. Больше-то некому. Этим и вернешь долг.

Степка опешил. Его выручала старая одинокая Максимиха. Он знал, что она сберегала, откладывала по рублю на свои похороны от пенсии, только эти деньги и были у нее. Бабка Максимиха ему верила, как поверила сорок дней назад мать. Помянуть человека, чтобы не был забыт он сразу, — для бабки было вековечным смыслом и долгом, ради которого все на время уходило на второй план.

— Спасибо, — проговорил обескураженно Степка. Отказаться от услуги Максимихи, пренебречь ее святой добротой — означало обидеть старуху. — Я обязательно верну. Обязательно!

Степка отнес деньги и положил их под крышку приемника. Когда вернулся в палисадник, у калитки ждал его Лешка-сосед. Степка продолжал проворно обтесывать колышки.

— Цветы, что ли, продавать думаешь? — не выдержал Лешка.

— Купи.

— Сено купил бы.

— Я и цветы тебе не продам.

— Это почему? — насторожился Лешка.

— Пригодятся… — сказал Степка загадочно.

— Да я в шутку. Не серчай! Пришел сказать тебе. Вчера Зойку видел в городе. Передавала, что утром сегодня будет. Насчет поминок поговорить хочет.

Лешка предлагал продать сено не зря: выведывал, собирается ли Степка уехать. Потерять в колхозе работника, и не какого-нибудь, а механизатора — дело не шуточное. Хотя и славился Лешка как любитель выпить, однако вел хозяйство исправно. После бражничания умудрялся купить то ружье, то лодку, то просто разные мелочи, годные при умелых руках в домашнем хозяйстве. Ни ячмень, ни рожь на своем огороде не сеял.

— Трактор-то скоро пригонишь? — спросил он.

— За дровами тебе?

— Калым есть.

— Обойдутся без трактора!

— Как сказать… Машина — она всегда нужна. Лучше меня знаешь. — Лешка посмотрел на дорогу. — А ветлой могло крышу твою задеть. Толстая больно — с дуплом. На нашей улице завсегда что-нибудь ветер ломает. Летось на моей березе макушку хрястнул, теперь вот — ветлу. На тех улицах все ветлы целы. Лип, дубов много. На себя ветер берут. Только так, иначе бы все перекрошило. Удачно упала ветла. На улицу. Трактором бы ее зацепить, отволочь: к твоей калитке не подойти теперь, не подъехать. Судьба наша тоже, как эта ветла. Живешь, а что внутри тебя — не знаешь, пока не схватит…

Лешка говорил и не мог понять, что сделало сегодня Степку не таким, как всегда. Слушал и как будто не замечал Лешку: следовало подаваться куда-то в другое место. Лешка заторопился к магазину. Болела голова — состояние хорошо Степке знакомое.

— Знаешь, приходи-ка в субботу ко мне, — сказал он. — И лучше всем семейством.

— Это зачем?

— Мать поминать будем.

— Ты всерьез? — с явной почтительностью проговорил Лешка.

— Ну а как еще!

Лешка преобразился:

— Имей в виду — Много будет.

— Вряд ли.

Почему это вряд ли?

— На кладбище шло не густо.

— Чудак, тогда не до похорон было. Уборка, то да се — хватали, пока погода. А сейчас придут. Мне-то лучше знать. Готовить на стол кого позовешь?

— Бабку Максимиху. Зойка приедет.

— Если посуды не хватит, у нас взять можешь. Далеко не ходи, — как-то сразу перешел Лешка на деловой тон. — Достанем, найдем что надо.

К магазину, конечно, Лешка не направился: скрылся у себя в доме, чтобы поведать жене о предстоящих поминках. А уж через ту деревня мигом узнает.

Степка с ножовкой в руке взялся распиливать поваленную поперек улицы ветлу. Сломанное дерево высилось возом опрокинутого сухого сена. Степка пилил ее — последнюю память соседей. Расчищал дорогу.

Пилил, пока незаметно не подошла к нему прямо с поезда Зойка. Он не видел, как появилась она и стала подле ветлы, удивленная хлопотливостью брата, ожидая, когда он сам заметит ее. Степка оторвался, поздоровался.

— Ну, как тут у тебя, Степа?

— Все нормально.

— На два дня вырвалась. Не отпускали. Говорят, что там поминать — не воротишь. А я отвечаю им: верно, не воротишь; мы с братом да с соседями не столько поминать намерены, сколько сравнить себя с матерью, с ее жизнью. Может, отвечаю, для того и еду, чтобы свою жизнь понять лучше. Для человека не безразлично, что будут думать о нем после смерти. Выслушали. Отпустили.