Коктейль со Смертью - [107]

— Он был против экспериментов с генами.

— Ему же не известно, что он клон, Эрика. Он видит во мне своего учителя и господина и верит, что его нашли в лесу много лет назад. Для клона этого вполне достаточно. — Смерть вздохнул. Его вздох унес ветер. — Меня поражает твоя наивность, Эрика. Неужели ты полагала, что настоящая Смерть сможет пить кайпиринью? Ведь зеленый — цвет жизни! Что у нее может быть свое мнение о генетических исследованиях? Что мне не безразлично, счастливы люди или нет? Что я теплый? Я имею дело со смертью, а не с жизнью, и мне нет до нее дела. Аминь. А вот мой клон — он действительно помешался на жизни. Он ведь человечная смерть. Постоянно борется со злом, защищает слабых и больных. А зло, Эрика? По-твоему, ты знаешь, что такое зло? Даже я не знаю этого, а я, в отличие от тебя и моего клона, был в Освенциме. Мне известно только одно: зло — это что-то вроде несмышленого ребенка. Ты считала, что Арвид злой? Не все так просто! Помнишь слова Биргитты: никто не знает о том, что происходит в домах за задернутыми шторами? И то, как Мартин сказал, что есть вещи, которые нельзя забыть? Что тебе известно о детстве Мартина и Биргитты, Эрика? И о том, как это повлияло на их семейную жизнь?

— Что ты имеешь в виду?

Смерть махнул костлявой рукой.

— Как я уже говорил, мы не вмешивались, лишь сделали так, чтобы ты выбрала именно этот портрет, и заставили полицию действовать активнее, чем обычно. Что до всего прочего, плод упал там, где созрел. Мартин — продукт воспитания своих родителей, а семья Мартина — продукт его воспитания. То же самое с Биргиттой. Судьба предназначила Мартину и Карине узнать друг друга лучше, но чтобы они могли встречаться, требовалось устранить кое-какие препятствия. В этом ты нам и помогла. Теперь ничто не мешает Мартину стать директором вместо Эйнара Салена и сделать головокружительную карьеру. А молодой человек по имени Роберт, утративший веру в добро и зло, теперь легко подчинится любому… Это тоже дело твоих рук. Высшие силы не столь могущественны, как ты думала, Эрика.

— А Арвид? Биргитта?

— На чьей это совести? В сущности, не важно. Одну душу уже забрали, другую еще нет, вот и вся разница.

Череп поблек у меня перед глазами. Все было черным: черное одеяние, черный капюшон, черный голос. Биргитта и Мартин. Они так любили друг друга. От них исходила такая чувственность. Я забыла, что ненависть — тоже сильное чувство, и она тоже бывает эротичной. Смерть прав. Но откуда ему все это известно? Биргитта была моей подругой. Мартин — моим другом.

— А что будет с рекламной кампанией? — в панике спросила я.

— Не будет никакой кампании. Предложение ведь сделали тебе, а тебя больше нет. Зато Никке повезет. Благодаря тебе он прославится. А генетические исследования… никуда не денутся. Будут новые рекламные кампании. Это только начало, Эрика.

Но не для меня. Моя Смерть оставил меня. Я больше не существую, я не вернусь обратно. Импульсивное решение, шаг вниз — и дороги назад нет. Смерть прочитал мои мысли:

— Хочешь знать, что будет с тобой? Мы думали об этом. Дискутировали. Я высказал свое мнение. Не стану скрывать: большинство хотело, чтобы твою душу навсегда заточили во флаконе. Клон, конечно, защищал тебя. После моего визита в студию Никке он запаниковал, хотя и притворялся, что все в порядке. Я же говорил тебе, он довольно талантливый актер. В конце концов мы решили привлечь третейского судью. И обратились к Иуде.

— К Иуде?

— Помнишь, в Библии сказано, что последние станут первыми? Иуда был последним, зато самым милосердным судьей. Он один может судить и живых, и мертвых. Кто способен рассудить лучше, чем грешник, получивший прощение? «Я знаю, каково решать, кому жить, а кому умереть, — сказал он, когда мы спросили его о тебе. — Я знаю, каково это — совершать преступление, даже если ты считаешь, что содеянное пойдет кому-то во благо. А потом быть осужденным всем миром как предатель». Именно ему пришло в голову гениальное решение. Тебе дадут второй шанс, Эрика. В конце концов, ты всего-навсего слабый человек. Но тебе придется научиться любить. Ту, что подарит тебе жизнь, твою мать. Это будет нелегко, но ты должна стать примерной дочерью. Удачи тебе. Мы с тобой еще увидимся. А вот его ты больше не увидишь. Я приберегу это удовольствие для себя. Он по-настоящему любил тебя, Эрика. Любил такой, какая ты есть. А любил ли тебя Том — ты узнаешь сама.

Смерть поднял косу и занес ее над моим голосом. Услышав, как лопнула струна, я успела подумать, что так и не узнала, какого цвета моя душа. Линия жизни перерезана, Эрика. Одним ударом косы. Я снова падала и падала, пока свободный полет вдруг не прекратился. Перед моими глазами закрутился калейдоскоп цветов. Меня, словно на крыльях, несло вперед, и вдруг я оказалась в узком тесном пространстве и плюхнулась на что-то мягкое. Вокруг меня сжимались кровавые стенки, а я царапалась и металась, стараясь выбраться наружу. Откуда-то донеслись голоса. «Вот теперь. Дыши! Дыши! Тужься, тужься! Еще! Давай! Ты сможешь! Еще разок!» Я услышала женский крик, свет ослепил меня, я почувствовала, что падаю, но сильные руки подхватили меня. Я кричала и кричала, и мой крик не умолкал, пока меня вытирали и клали на чей-то теплый живот. Я дергала руками и ногами, но они были слишком маленькими, чтобы помешать чужим рукам гладить меня по спине. Мне стало страшно. Я попыталась вырваться, но меня подняли выше и прижали к голой набухшей груди, от вида и запаха которой к горлу подкатила тошнота. И тут я услышала голос Тома. Всхлипывая, он повторял одни и те же слова: «Моя малышка, моя малышка, моя малышка. Моя самая красивая на свете девочка. Моя…»