Коко Шанель - [94]

. Однако Швейцария, не упомянутая среди вышеперечисленных стран, также не брезговала принять у себя бежавших из освобожденных стран Европы нацистов или, уже позже, освобожденных из тюрем. Этот факт объясняет, почему некоторые высокопоставленные нацисты многие годы жили, не неся никакого наказания за содеянное во время войны. «Благодаря „сердоболию“ англо-американских оккупационных властей и маневрам западногерманской юстиции смогли сохранить свои жизни, а затем и обрести свободу 8 из 12 руководителей главных управлений СС, а если брать в целом — 16 из 30 высших руководителей СС и полиции Третьего рейха. Из почти 53 тысяч эсэсовцев, которые являлись исполнителями приказа об истреблении „неполноценных народов“ и входили в состав „эйнзатцгрупп“, к уголовной ответственности судами было привлечено только около 600 человек. Политика попустительства стала причиной того, что тюрьма для нацистских военных преступников в городе Ландсберге довольно быстро опустела. К 1951 году в ней оставалось всего 142 узника из числа бывших нацистов. А после того как в феврале 1951 года верховный комиссар США Джон Мак-Клой решил помиловать сразу 92 заключенных, тюрьму и вовсе можно было просто закрывать»[43]. Надо сказать, Швейцария и не отрицает, что через ее территорию немцы пытались бежать в другие страны или попросту оставались там жить: согласно докладу Международной комиссии историков под руководством Ж.-Ф. Бержье, случай беглых военнопленных представлял особую проблему, поскольку в соответствии с Гаагской конвенцией их могло принять нейтральное государство. Могло, но делать это было не обязано. Швейцария, таким образом, имела определенную свободу действий при принятии своих решений.

Но одно дело немецкие солдаты, у которых не было ни денег, ни каких-либо возможностей нормально обосноваться в чужой стране. Из-за них в Швейцарии резко выросла преступность, и сами местные жители были кровно заинтересованы в аресте и интернировании немцев. Совсем другая ситуация сложилась у того же фон Динклаге. Он просто-напросто жил за счет Габриэль Шанель, состояние которой находилось в Швейцарии. Именно там в течение всей войны собиралась прибыль от продажи ее духов за границей. Габриэль вновь лелеяла надежды на замужество, и на сей раз «жених» зависел от нее не только материально — его с легкостью могли выдворить из страны и предать суду. Если Шелленберга, бывшего начальника фон Динклаге, все-таки осудили и даже вначале отправили в тюрьму, то «воробышек» совсем избежал какого бы то ни было суда и наказания.

Несмотря на размеренную и сытную жизнь в Швейцарии, ни Динклаге, ни Шанель не испытывали особой радости: изгнание, отсутствие нормального общения (оба были по сути отщепенцами, людьми, которым после войны старались не подавать руки), работы. Они срывали плохое настроение друг на друге, и те, кто их видел в то время, утверждают, что мира между ними не наблюдалось. Одному приятелю фон Динклаге дал понять, что она думала только о том, как женить его на себе. Но по большому счету они были пленниками друг друга. Габриэль часто меняла отели, переезжала то в Женеву, то в Лозанну, то даже перебиралась во Францию — изредка в Париж, летом в «Ла Паузу» на Лазурном Берегу. «Она была погружена в меланхолию и уныние», — отмечает ее внучатая племянница, которая много времени проводила с тетей в Швейцарии: Андре Паласс направился туда со своей семьей лечить легкие. Габриэль проявляла о нем традиционную заботу, снимая семье жилье в живописных местах. Но общение с родственниками и фон Динклаге не компенсировало отсутствия работы. В горе и радости именно работа приносила Габриэль облегчение. Как и у большинства, работы у нее не было, как у меньшинства, у нее были деньги. Последнее примиряло с действительностью, но счастья не приносило.

«Из пяти зданий на улице Камбон, под номерами 23, 25, 27, 29 и 31 только номер 31 не был закрыт, в нем сохранился „бутик“, как это всегда называла тетушка Коко, и ее апартаменты на третьем этаже. Все мастерские были заброшены, и между швейными машинками шныряли крысы. В одном из пыльных залов я оборудовала маленькое ателье, чтобы по просьбе Коко расписывать платки. Она занималась духами и аксессуарами, однако и не думала вновь открывать свой Дом и приступать к работе», — вспоминала Габриэль Паласс.

В конце 1946 года Габриэль решила написать автобио-графию. Именно с этого момента и началась легенда, известная большинству людей поныне. Шанель решила скинуть себе десяток лет, отречься от родственников, рассказать совсем другую историю успеха. К работе над книгой Габриэль привлекла известного писателя Поля Морана, чья репутация на тот момент была под стать ее собственной. Еще до войны Моран, получив прекрасное образование, служил в отделе культуры в посольстве Франции в Лондоне. Там он, будучи вхож в высшие слои общества, познакомился со своей первой женой — весьма богатой леди. Финансы позволяли Морану путешествовать, обедать в дорогих ресторанах, не тревожась о хлебе насущном. Он дружил с Кокто, Пикассо и другими творческими людьми Франции. Именно благодаря вращению в этих кругах он познакомился с Коко Шанель. Они оба не были сторонниками демократии и разделяли теорию о расовом превосходстве отдельных народов. Когда из Германии во Францию бежали евреи, Моран написал целый ряд статей, суть которых сводилась к одной мысли: Гитлер не должен в одиночку возрождать Европу. В 1943 году правительство Виши, с которым он сотрудничал, назначило его послом в Румынию, но на следующий год, когда начались бомбежки Бухареста, он переехал в Берн. В Швейцарии Моран прожил всё последующее десятилетие, дабы избежать наказания за сотрудничество с нацистами. Послевоенную жизнь Морана и Шанель можно описать его же словами: «Изгнание — это тяжелый сон, похожий на смерть».