Коко Шанель - [83]

Кроме того, в тридцатые на актрисе Джоан Кроуфорд появилось платье обычного дизайнера по костюмам Жильбера Адриана. Воздушное платье из кисеи шло вразрез с модой: огромные, пышные рукава-фонарики, пышная, приталенная юбка. Но эффект оно имело ошеломительный. Среди моделей появились дети, что привлекло внимание к детской моде, которой Шанель не занималась. Таким образом, мода становилась доступной людям всех возрастов и любого дохода. Депрессия заставляла производителей искать недорогие ткани и новые способы привлечения покупателей.

Второй неприятностью, обрушившейся на Габриэль, стали забастовки, которые докатились и до ее Дома моды. Все случилось не в одночасье, но до поры до времени Габриэль считала, что беспорядки, волнения, политические дрязги никак не коснутся дела ее жизни. Однако Франция гудела вслед за остальным миром, и, несмотря на попытку спрятаться от нарастающего недовольства народа, буржуазия сталкивалась с ним чаще и чаще. В богатых кварталах выжидали, за закрытыми ставнями опасались разгула народных страстей. В начале 1936 года Народный фронт, объединивший коммунистическую и социалистическую партии с радикал-социалистами, выдвинул свою предвыборную программу. Февральская победа Народного фронта в Испании придала его французским коллегам сил для продолжения борьбы. Выборы 26 апреля — 3 мая привели Народный фронт к власти. Практически сразу после этого во Франции начались массовые забастовки: рабочие решили, что настал их час. Из провинции они быстро добрались до Парижа. Во второй половине мая забастовали рабочие автомобильных предприятий «Рено», «Ситроен» и многих других. Только в Парижском районе к 29 мая число бастующих приблизилось к 100 тысячам, а в целом по всей Франции в стачке участвовали более миллиона рабочих. Основные требования рабочих включали в себя повышение зарплаты, отмену сверхурочных часов работы, введение оплачиваемых отпусков, признание прав профсоюзов на предприятиях, обязательное заключение коллективных договоров. Практически все требования в итоге были удовлетворены.

Казалось бы, Шанель должна была, зная о происходившем в стране, подготовиться к грядущим событиям. Тем более что бастовали не только заводы и фабрики, но и парижские универмаги. Но она не стала закрывать свой Дом моды. Она считала забастовки делом мужским, пусть и совершенно глупым, но не касающимся женской половины. Да, у нее работало около четырех тысяч человек, но какое отношение имеют забастовки к моде — никакого, думала Габриэль. Первым неприятным фактором стала текстильная промышленность: без поставок тканей мода остается лишь абстрактным рисунком на бумаге. Но в итоге хозяева текстильных фабрик отказались повышать зарплату, чем реабилитировали себя в глазах Шанель. Тем не менее проблемы продолжались: в универмагах начали бастовать женщины. Продавщицы, танцующие вокруг прилавков, устраивающие пикники на лестницах, под стеклянными куполами позолоченных храмов торговли, таких как «Прентан» и «Галери Лафайет» — двадцать лет спустя Габриэль была уверена, что Франция обязана своими несчастьями этой забастовке. Она утверждала, будто самое шокирующее было в том, что эти люди бастовали, «веселясь», и в данном случае она разделяла мнение газет. «Эко де Пари» писала, что «хорошее настроение забастовщиков было одним из самых зловещих предзнаменований». Видеть причины, толкнувшие рабочий люд на протестные акции, Габриэль не желала, а поэтому закрытые двери ее Дома на улице Камбон явились для нее неприятным сюрпризом. Шанель считала, что зарплату она платит работницам приличную, а в отпуск вообще отправляет дышать свежим воздухом в «деревню» Мимизан. Но ее работницы подхватили гулявший по Франции забастовочный вирус, да и поводов злиться на хозяйку у них хватало: сварливый характер Габриэль с годами не становился мягче, а рабочий день у нее фактически был ненормированным — если сроки поджимали, все трудились, пока не доделывали заказы или пока не дошивали платья к показу.

В середине июня Габриэль подошла к дверям своего Дома мод и увидела надпись «Закрыто». Мало того что туда не пускали клиентов — самое страшное, что туда не пустили саму хозяйку. Габриэль была в шоке: ее не пускают в родной дом, вотчину, место, где она всегда находила, как ей казалось, понимание и пристанище в самые горькие дни своей жизни! Мадмуазель разговаривать с предательницами не стала и молча удалилась обратно в «Ритц». На следующий день утром забастовщицы, не дождавшись начальницы, пошли в отель. Габриэль попыталась вести переговоры, но так как она отказывалась принять условия работниц (еженедельная зарплата, оплачиваемые отпуска, фиксированное рабочее время, заключение трудовых договоров), они отказывались пускать ее в помещение компании. В ее глазах это выглядело, как полный нонсенс. В итоге она пошла навстречу забастовщицам — ей не хватило силы воли закрыть Дом, хотя очень хотелось. Габриэль понимала, что без нее Дом функционировать не сможет, поэтому, хлопнув дверью, она, по сути дела, вынудит его закрыться. Ее спасли от подобного шага три основных фактора: нежелание так просто уступать дорогу конкурентам, подготовка осенней коллекции и подготовка к выставке 1937 года. На самом деле, закрытие лишь оттянулось по времени. Габриэль не забывала предательства и не прощала его, поэтому три последующих года она работала словно из-под палки, накапливая силы для того, чтобы окончательно закрыть двери Дома моды, в этот раз уже своими руками.