Коко и Игорь - [57]

Глаза Екатерины наполнены печалью. От тягостных мыслей у нее раскалывается голова. Она продолжает расчесывать волосы. В этом жесте есть что-то автоматическое — в нем нет необходимости.

— За что ты меня ненавидишь? — спрашивает она, бросая щетку на кровать. Она хочет произвести какое-то действие, которое вызвало бы шум, но щетка падает на одеяло с глухим ударом.

— Я не ненавижу тебя.

— Что плохого я сделала? — В ее словах такой жар, будто у нее горит язык.

— Ты не сделала ничего плохого.

— Я не хочу быть больной, ты же знаешь.

— Знаю.

Игоря охватывает чувство вины. Кажется, что вокруг стало меньше воздуха. Смягчившись, он протягивает руку и поглаживает Екатерине щеку.

В ее скорбном лице на мгновение проскальзывает облик молоденькой девушки — губы четко очерчены, голубые глаза искрятся. Но теперь ее губы расплылись, глаза потеряли яркость.

Уже более спокойно Екатерина спрашивает:

— В ней есть что-то особенное?

Игорь прислушивается к себе и старается ответить честно:

— Нет.

— Она ничего не понимает в твоей музыке. И ее это не волнует.

— Это, пожалуй, слишком сильно сказано.

Повисает молчание. Наконец она говорит:

— Знаешь, когда ты рядом с ней, ты не похож на самого себя.

— Да?

— Ты становишься кем-то другим.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты разыгрываешь спектакль.

— Ты никогда не видела нас вместе без свидетелей.

Этот быстрый ответ подразумевает безоговорочное признание. Екатерина зло смотрит на Игоря. Он старается рассеять впечатление от признания, заключенного в его необдуманном ответе.

Екатерина пользуется моментом:

— Игорь, ты влюблен в нее?

Его губы хотят найти формулировку. Язык тщетно подыскивает верные слова. У него ничего не выходит, и он отводит взгляд. Она, отвергнутая, отталкивает его.

Мольба в ее глазах сменяется злобой и болью. Все недовольство жизнью усиливается и концентрируется в этом моменте. Каждая маленькая пытка, которую она пережила во время совместных трапез, каждое касание колен Игоря к коленям Коко, каждый мучительный укол от их улыбок преобразовываются в смесь боли и унижения и отражаются на ее лице.

— Ты мне отвратителен.

— Извини, — невпопад отвечает Игорь.

Вся энергия, которую Екатерина тратила на то, чтобы успокоиться, теперь превращается в горечь.

— Что ты прикидываешься? И почему ты обращаешься со мной так, будто я идиотка?

На сей раз, прежде чем ответить, Игорь думает.

— Это не потому, что я тебя не люблю.

— Не пытайся оправдываться, Игорь, пожалуйста.

— Ты же все-таки моя жена.

— Какие привилегии мне это дает!

— Екатерина… попытайся понять…

— Я слишком хорошо все понимаю.

— Я старался не причинить тебе боли.

— И я должна быть тебе за это благодарной?

— Ну что на это сказать?

— Ты можешь попросить прощения.

— Прости, — говорит Игорь. Но на самом деле это ничего не значит.

— Ты не вел бы себя так, если бы здесь была твоя мать! — бросает Екатерина. — Тебе очень удобно, что она сидит в России.

Игорь, выпрямившись, неподвижно сидит на кровати, его укололо это замечание. Разумеется, Екатерина права. Адюльтер и изгнание — все это взаимосвязано. Отгоняя от себя подобные мысли, он всего лишь руководствовался обычными житейскими запретами. Нельзя позволить себе самого естественного поведения. Строгий надзиратель, мать, всегда взывала к его совести. Он, конечно, не желал ей болезней, но смутно ощущал некое освобождение с тех пор, как они оказались вдалеке друг от друга.

Игорь понимает, что Екатерина права. Он трус. Хотя так ли неизбежна эта сцена — настолько же неприятная, насколько и необходимая? Так не может продолжаться. С одной стороны, ему хочется во всем признаться, с другой — все скрыть. Он хочет рассказать правду. Однако как сказать жене, что ты ее не любишь? Неправильно было бы оставаться с ней лишь из жалости. Все это тянется, чтобы пытаться восстановить и удержать, хотя в конечном счете станет еще хуже.

— Я полагаю, ты спишь с ней.

Игорь больше не может врать. Он смотрит в сторону. Его молчание подтверждает слова Екатерины.

— Часто?

— Какое это имеет значение? — Побуждение во всем открыться исчезло.

— Мне хотелось бы знать.

Потеряв терпение, он огрызается:

— Екатерина, я не считал!

Екатерина широко раскрывает глаза — не столько от гнева, сколько от того, что не может поверить: она оказалась в ловушке. Стены комнаты плывут перед ее глазами.

Для Игоря значительность всей его жизни с Екатериной ускользает при сравнении с его теперешней жизнью с Коко. Он ощущает внутри себя какое-то трение, какую-то вибрацию. В этот момент он себе отвратителен. Пытаясь защититься, он чувствует в себе что-то безжалостное, даже жестокое.

— Я думал, ты только обрадуешься, — бросает он жене.

— Что? Ты в своем уме?

— Ну, ты же терпеть не можешь заниматься любовью.

Екатерина медленно, яростно покачивает головой.

— Неправда!

— Что ты говоришь? Ты же всегда восставала против этого!

— Неправда, неправда!

— А у меня другое впечатление.

— По-твоему, Коко делает мне одолжение?

— Екатерина, у меня есть в этом потребность.

— И у меня есть. Огромная потребность.

— Что ж, вероятно, дело в том, что мы не удовлетворяем друг друга… — Игорю ненавистны его слова, но он так чувствует. Он загнан в угол и не видит другого выхода.