Коко и Игорь - [55]

Шрифт
Интервал

— Но в идеале ты бы вернулся?

Игорь ощущает себя в безопасности.

— Разумеется. Это мой дом. Там осталось то, чего мне не хватает.

— Например?

— Моя мать. Друзья. Мое фортепиано. Моя комната. И весна, когда тает лед, и земля как будто растрескивается, со скрипом возвращается к жизни. Ты чувствуешь, что и сам оживаешь.

— Ты, конечно, ощущаешь, что принадлежишь России?

— Принадлежу… — Игорь смеется, высокопарно провозглашая: —…мировой сцене! — Он чуть не разливает вино.

— Да ну же, я серьезно!

— Серьезно? — Он внимательно смотрит на Коко. — Сейчас, здесь я чувствую себя счастливым. — На какое-то мгновение вино, низкий гул роя москитов и звезды — все перемешивается, и от всего этого создается такое сильное впечатление, что сквозь эту смесь голос Коко прорывается, словно молодой росток:

— Даже несмотря на то что тебя с корнем вырвали из твоего мира?

— Я теперь очень люблю свой мир.

Коко понимающе прикрывает глаза. Теперь его очередь:

— А как ты?

— Я? Я в постоянном волнении.

— Это свойство активного ума.

Она сияет:

— И активного тела?

Налетает ветер, от этого порыва дребезжит дверь. Фонарики тут же начинают мерцать. Листья на деревьях — шуршать. Игорь наклоняется и берет полупустую бутылку вина. Он показывает на нее Коко. Она прикрывает свой бокал ладонью. Игорь пожимает плечами и наливает вино себе. В лунном свете вино кажется черным.

— Знаешь, ты никогда мне не рассказывал, как встретил ее.

— Кого? — отвечает он намеренно быстро.

— Екатерину, дурачок!

До этого момента они избегали разговора о его жене. Игорь сразу дал понять, что она не является объектом дискуссий. И Коко позволила это. Действительно, физическое существование Екатерины в спальне наверху — достаточный повод для того, чтобы с ней соперничать. От Коко потребовались огромные усилия для того, чтобы не замечать присутствия Екатерины в доме. Однако теперь не упоминать о ней просто смешно. Екатерина стала белым пятном в их разговорах. Опасной ямой. Сейчас, под защитой вина, Коко могла испытать Игоря. И свидетельством их возросшей близости, которую чувствовал расслабившийся Игорь, был его ответ:

— Я ее практически воспитывал. — Произнесенные после напряженной тишины, его слова показались совсем незначительными.

— Ах, милые детки, как романтично!

— Нет, правда.

— Так когда же ты в нее влюбился?

— Я не уверен, что когда-нибудь был в нее влюблен.

— Но в какой-то момент ты почувствовал, что она привлекательна.

— Был момент… — Игорь делает глоток вина.

Коко распрямляет скрещенные ноги, подпирает щеку рукой.

— Ну? — Ее зрачки расширены. Голова пьяно покачивается.

— Мы познакомились, когда нам было девять или десять лет.

— Как старомодно!

Не обращая на нее внимания, он продолжает:

— Но впервые меня к ней потянуло, когда мне было лет четырнадцать. Мы были в церкви.

— В церкви!

— Кощунственно, да?

— Не говори. Она изображала мадонну?

— Не совсем так. Она пела в хоре.

— Ты влюбился в ее голос.

— Вряд ли.

В виде прелюдии к рассказу Игорь снова предлагает Коко вина. На сей раз она соглашается, указывая ему, что наполнить бокал нужно всего лишь на дюйм. Это как билет на вход в ту его жизнь.

— Так, ну и что же?

— Стоял свежий весенний день. Но внутри, в церкви, было холодно. Пел хор, лучи света проникали сквозь окна и падали на алтарь, около которого и стоял хор. Церковь была наполнена запахом ладана, я помню, музыка поднималась вверх, к сводам. Ты знаешь, какая в церквях бывает акустика?

— Да-да, продолжай.

— Как бы то ни было, но когда священник произнес: «Вас примут в сад вечной радости», — это и произошло. Я увидел Екатерину, стоящую с краю, в первом ряду, и…

— Что?

— На ней была тонкая белая блузка, а когда на нее упал луч света, блузка стала совсем прозрачной.

— Она должна была надеть нижнее белье.

— Я уверен, что так и было. Но этот силуэт произвел на мальчика ошеломляющее впечатление. Она была вся…

— От нее нельзя было отвести глаз?

— Именно так.

— Вероятно, оттого, что в церкви было холодно.

Игорь смеется:

— Я предпочитаю думать о религиозном экстазе.

— Это отвратительно.

— Нет, не отвратительно, — говорит он, поддразнивая. — Церковь — весьма эротическое место.

— Что?

— В самом деле. Если подумаешь об архитектуре собора, поймешь, что это сплошная эротика. Шпиль, купола и арки с их рифлеными сводами, которые только и ждут соединения…

— Кроткая Мария.

Оба наперебой говорят, пародируя катехизис:

— Владычица.

— Благодать Искупления.

— Царица Небесная.

— Святая Матерь Божия.

Оба смеются. Глаза Коко сияют как стеклышки. Из прически выбилась трепещущая прядь волос, на ней отражается свет лампы.

— Что же было потом?

— Ну, ни она, ни я не очень-то общались с подростками противоположного пола. Мы стали часто бывать в обществе друг друга. И скоро стали хорошими друзьями.

Коко кривит губы:

— Друзьями!

Игорь говорит серьезным тоном:

— Да, настоящими друзьями. Мы были как брат и сестра.

— Как брат и сестра? — скептически переспрашивает Коко.

— Мне всегда хотелось иметь сестру.

— В таком случае вам не следовало вступать в брак.

— Я знаю, ты видишь всего лишь инвалида, прикованного к постели, — раздраженно отвечает Игорь, — но она умнейшая женщина. Начитанная. У нее есть вкус, утонченность.


Рекомендуем почитать
Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Равнина в Огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.