Коко и Игорь - [49]
Мари хочется выплеснуть все, что она знает. Ее охватывает желание рассказать все. Но тактичность — неотъемлемая часть существования прислуги в доме — убивает порыв. Ее ответ — будто ее голосом говорит привидение — очень практичен, дипломатичен и отвратительно нейтрален. Будто гоночный автомобиль утащили с трассы.
— Мадемуазель Шанель пережила страшную трагедию, мадам…
Екатерина прекрасно понимает, что это не ответ.
— Но у нее было много удач.
Мари с осторожностью кивает:
— Да, в самом деле.
— Она очень богата.
— Думаю, что да.
— И могущественна.
— Да.
— Не то, что я?
Мари не знает, куда деваться от этого допроса. Твари из преисподней уже принялись за ноги. Одна коленка болит так, будто там перелом. Она прикусывает губу и сдается.
— Мадам, я всего лишь горничная, мне трудно отвечать на подобные вопросы.
Неудовлетворенная уклончивостью Мари и желая восстановить пропасть между ними, Екатерина принимает почти снисходительный тон:
— Конечно, вам трудно. Извините.
— Что-нибудь еще, мадам? — после неловкой паузы спрашивает Мари.
— Что? — безразлично произносит Екатерина. — Нет. Можете идти.
Мари удаляется и, оказавшись за дверью, с облегчением вздыхает. У нее трясутся руки. Спина взмокла от пота. Довольная тем, что испытание миновало, она все-таки огорчена. Она стала заговорщиком, то есть почти предателем. На самом деле Мари не знает, где тут правда. В глубине души она чувствует, что и она, и Екатерина низко пали.
Тем временем Екатерина испытывает сильнейший стыд. Закрыв глаза, она не может поверить, что позволила себе так унизиться. Что она себе представляла? Разумеется, Мари предана своей хозяйке и никогда не скажет ничего дурного о ней. Ее молчание куплено. Как глупо и нечестно ее расспрашивать! Екатерину охватывает отчаяние, она кулаком зажимает рот.
Внизу Коко прислушивается к музыке, плывущей из студии Игоря. Она смотрит на очертания прямоугольного флакончика. Затем думает о круглой пластинке, создающей звуки музыки в холле. И ей приходит в голову странная мысль. В ее сознании начинают сплетаться два очертания — квадрат и круг. И тут же возникает уверенность, что они очень хорошо подходят друг другу.
Коко начинает рисовать, делая все больше вариантов. На бумаге появляется некий черный вензель — буква «С» в прямом начертании и в повороте. Будто какой-то геральдический девиз, будто подпись. Как смягченная версия олимпийских колец. Этакая пряжка. Или два интимно повернутых друг к другу профиля.
18
Жозеф передает Стравинскому телефонную трубку.
— Игорь?
— Да.
— Это Дягилев.
— Серж!
— Ты не поверишь, такое случилось!
— Что?
— Я только что получил большое пожертвование на возобновление «Весны священной»!
— Ты шутишь!
— Никогда не был более серьезным, старина.
— Смею спросить сколько?
— Триста тысяч франков.
— Огромная сумма! — Игорь хватается за голову.
— Вот-вот.
— Кто?
— Не знаю. Кажется, это анонимное пожертвование.
— Есть какие-нибудь предположения?
— Пока нет…
— Но как?
— Ну, утром я получил письмо из банка, где говорится о том, что на счет Русского балета поступили деньги в размере трехсот тысяч франков…
— Не могу поверить!
— Там есть сопроводительная записка, напечатанная на машинке, где просто говорится, что эти деньги даны на возобновление «Весны священной».
— Но это фантастика!
— Я думал, ты должен быть доволен.
— Я потрясен!
— Я тоже.
Внезапно Игорь пугается:
— Сергей, на сей раз я хочу сделать это как следует.
— Разумеется.
— И я сам буду дирижировать.
— Это было бы прекрасно.
— Просто не знаю, что и сказать, — задумчиво произносит Игорь.
— Не волнуйся так, старина. Мне нужно время, чтобы определить место сбора, составить расписание репетиций и всех собрать. Самое раннее все произойдет в будущем году.
— Я ждал этого семь лет. Наверняка могу подождать еще несколько месяцев.
— Хорошо! А как идут дела в Гарше?
— Мне славно работается, Серж.
— Да?
— У меня есть несколько фрагментов, которыми я доволен. Несколько этюдов, которые я превращу в кое-что интересное.
— Ах-ха-а.
— Концертино.
— Хорошо.
— Симфония.
— С духовыми?
— Да.
— Все еще работаешь над этим?
— Я экспериментирую с разными темпами.
— О!
— Разные инструменты звучат с разной протяженностью.
— На мой взгляд, это очень сложно.
— Идея в том, что они скользят относительно друг друга. Как вагоны поездов, идущих бок о бок с разной скоростью.
— И случайно пересекаются?
— Именно так, а потом снова расходятся.
— А не слишком ли это резко звучит?
— Частично так, но меня это постоянно удивляет. Если потереть друг о друга два кремня, то случайно возникает искра. Вот так же и тут.
— Интересно.
— Я как раз сейчас этим занимаюсь, не слишком задумываясь о структуре.
— Структура возникнет. Так всегда было.
— Надеюсь. Я работаю над этим кусками. Еще оркестровал несколько старых вещей. Переложил их для механического пианино.
— Не трать на это время.
— За это хорошо платят…
— Что ж, но я надеюсь, ты сейчас же возьмешься за «Весну».
— Возьмусь. Мне всегда хотелось переписать партию струнных. И я уже придумал, как исправить партию второго рожка.
— Хорошо.
— Партитура все еще в Берлине, она там со времен войны.
— Я немедленно отправлю тебе копию.
— Прекрасно.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.