Коко и Игорь - [20]

Коко намеревается стать непревзойденной. Ее работа, как она считает, — такое же искусство, как и его искусство. И если Бог сначала не позаботился о том, чтобы красиво одеть людей, то теперь Он должен сделать вторую попытку.

Коко рассказывает Игорю, как любит работать с джерси. Поскольку после войны многие ткани просто исчезли, джерси необходим. Это недорогой материал, он тянется и очень практичен в носке. Она считает, что в джерси вы одеты просто и одновременно шикарно. Какой смысл в платье, если вы не можете в нем гулять и танцевать? И если этот материал кажется вам бедноватым, то его всегда можно украсить вышивкой или бусинками, кружевами или кисточками. Для того чтобы увидеть, как просто может преобразиться наряд, достаточно только добавить к нему шейный платок.

Игорь вспоминает, что говорил о Коко Дягилев, но теперь он и сам все понимает. Она очень разумна. Он сосредоточенно ее слушает. Дело не только в том, что она говорит, — но и манеры ее он находит неотразимыми. Эти полные губы, грациозность жестов, томная сладость темных глаз.

Коко говорит, что ищет в своих проектах новой простоты, чистых, прежде неизвестных, линий, даже чего-то мужского в крое. Ей хочется понять, почему у мужчин такая удобная одежда.

— Разве не пришло время женщине создавать одежду для женщин? И такую, в которой женщины не будут упакованы, как пасхальные яйца? Женщины — не украшение жизни, они полноправные человеческие существа. Женщины должны быть свободны в движениях, сейчас они этого лишены. Нужно удалять и удалять все лишнее, пока одежда не станет повторять очертания женского тела. Неужели это трудно понять?

Игоря восхищает горячность ее доказательств. Подобной женщины он еще никогда не встречал. В ней столько женственности, но при этом неожиданная убедительность и совсем новое чувство независимости. Ему это нравится, хотя немного и пугает. Создается впечатление, что ее сексуальность абсолютно очевидна, подобно тени, которую невозможно не заметить.

Наевшись мяса и сыра, дети выходят из-за стола. Коко и Игорь продолжают говорить о своей работе.

— Я редко начинаю с записей на бумаге, — говорит Игорь. — Я почти всегда сначала играю на фортепиано. Мне нужно прикосновение к музыке, ее прорастание сквозь пальцы.

— То же самое и у меня. Мне трудно работать с рисунком. Я скорее начну прямо с модели. И всегда, с самого начала, должна руками ощутить материал. Я должна почувствовать, подвигать его.

Разговоры о работе устанавливают между ними контакт, связывают. Эта связь возникает еще и оттого, что оба знают цену обязательствам и преданности делу, что одновременно и соединяет их, и вызывает дух соревновательности.

Игорь выпивает почти целую бутылку бургундского, в то время как Коко — всего пару бокалов. Они спорят о том, у кого работа труднее. Игорь заявляет, что начинает работать спозаранку, а она иногда просыпается лишь к полудню. Коко возражает: ведь она работает до вечера, тогда как он освобождается к середине дня. Каждый старается перещеголять другого, подсчитывая количество рабочих часов.

Игорь пьет вино и слушает, с какой теплотой к нему звучит ее голос. Вино и бодрый тон Коко накладываются друг на друга, и это опьяняет. Игоря поражает одна мысль. Он слышит в себе некий внутренний толчок. Фраза слетает с губ прежде, чем он успевает подумать, а стоит ли ее произносить.

— Миссиа рассказывала мне об Артуре Кейпеле. — И он немедленно понимает, что переступил границы.

Коко не сразу, но отвечает.

— Рассказывала? — Коко ошеломлена, не верит своим ушам. — Она и в самом деле рассказывала вам о нем? — Лицо ее превращается в маску, голос внезапно садится. — Все называли его Бой.

— Вы, должно быть, любили его. — И снова он сам себе удивляется.

Она собирается с духом.

— Он меня предал.

— О!

Голос ее полон горечи и волнения.

— Он, не сказавши мне, женился на аристократке. Разумеется, на англичанке. С лучшими рекомендациями, — едко добавляет Коко. — А потом он умер. — Она переживает все снова в ускоренном темпе, печаль пробирается сквозь опустошение, окоченение и злость. И все за несколько секунд. В уголках глаз собираются слезы.

— Простите.

— Да.

После паузы Игорь осмеливается спросить:

— Как?

— Автомобильная катастрофа. — Глаза Коко темнеют, будто уходят в тень. — Он всегда слишком спешил.

В наступившей тишине Коко чувствует, как у нее сжалось сердце и как в ней плещется вино. Дергается уголок рта. И, словно в трансе, она, сама того не желая, говорит:

— Когда он умер, я выкрасила спальню в черный цвет, постелила черные простыни и повесила черные занавески. Я хотела, чтобы весь мир оделся в траур по нему. — Она смотрит на Игоря, лицо ее неподвижно. — Вероятно, вы сочтете это глупостью, а?

— Нет. Ужасно пережить такое. — Игорь протягивает руку и дотрагивается до руки Коко. Это сердечный и человечный жест утешения.

Ее пальцы тут же отвечают. Она ощущает, как волоски его пальцев щекочут ее ладонь. Ее удивляет холод металла его кольца.

— Теперь уже почти год.

— Вы найдете кого-то еще.

Другой рукой Коко играет с салфеткой.

— Не думаю.

В их взглядах друг на друга такая глубина и мягкость, что пространство между ними плавится.