Кока-гола компани - [93]
Когда Краусс, наконец, завершает свою тираду — несмотря на декабрь, под мышками у Краусса расплылись заметные круги от пота — Симпель говорит ему, что не может ничего сообщить по существу ни одного единственного из предъявленных Крауссом обвинений, за приятнейшим исключением операции ДУХОВНОСТЬ, в отсутствие адвоката. Симпель серьезно кивает и выражается наиболее приличным образом, на какой способен. Краусс, фыркнув, отвечает, что Симпель сидит в такой жопе, что нанимать адвоката, чтобы тот сидел рядом с ним, пока его и дальше унижают, будет равнозначным тому, чтобы просто спустить бабло в унитаз. Симпель стоит на своем. Краусс повторяет аргумент о спуске бабла в унитаз. Симпель говорит, что так они далеко не продвинутся. Краусс отвечает, что как раз это пусть Симпеля не беспокоит, поскольку он, после того как Краусс раскрутил «все его грязное прошлое», уже больше вообще не продвинется никогда и никуда — «ни при каких обстоятельствах!»
Симпель умеет перестраиваться. По-своему. Надо отдать ему должное. Намек-хуек свое дело сделал — ладно — он оцепенел от страха или неожиданности или чего там еще, картины лежащего в руинах ЕБУНТа предстали пред его мысленным взором, и он отреагировал машинально, представив себе последствия для себя и семьи и окружения и т. д. Но все же он сумел уже на хрен к блядям составить себе некое целостное понимание ситуации. Он всегда считал, что нет такой сложной ситуации, которую нельзя было бы повернуть себе на пользу. Мысль о Роберте Еглейме сработала в качестве глотка свежего воздуха.
Следователь Краусс тратит дополнительное время, чтобы поизгаляться и покуражиться над Симпелем — он с раздражением видит, что подозреваемый в каком-то смысле овладел ситуацией (гонка, заявленная фетишем, захлебывается) — потом вызывает пару надзирателей. Те провожают Симпеля назад, в комнату для свиданий. Из комнаты для свиданий его забирают те же надзиратели, что сопровождали сюда. По пути он говорит одному из надзирателей, что ему нужно позвонить. Надзиратель обещает организовать звонок позже этим же вечером, но в то же время обращает внимание Симпеля на то, что на телефонные разговоры отводится в общей сложности двадцать минут два раза в неделю.
В 15.30 в камере наступает время не особо вкусного обеда. Картошка съедается, а вот тушеная капуста остается в миске. Бруснику Симпель тоже не особо жалует. Он так напряженно думает, что ест медленно. На повестке дня две вещи: 1) чертова сволочь шептун, кто бы это ни был; 2) что Симпелю необходимо задействовать работника СМИ Роберта Еглейма. Счастливый оттого, что его задержали, Симпель так развеселился за пятницу, что о ксанаксе со вчерашнего дня вспоминал разве что 4–5 раз. Теперь же, после допроса, который усложнил ситуацию на хер для всего круга общения Симпеля, он чувствует, что не отказался бы от миллиграмма или двух. Чтобы воспользоваться двусторонней связью с помещением для надзирателей, он жмет на кнопку звонка. На просьбу принести ему что-нибудь успокоительное ему отвечают, что посмотрят, что записал ему в карточку врач. А там много чего интересного записано; в любом случае, чтобы заполучить ксанакс, он может рассчитывать только на Колесника — через Айзенманна. Он уже страдает, думая о том, что придется ему довольствоваться какой-нибудь дерьмовой слабенькой скандинавской пилюлей.
Позвонить Симпелю разрешают только в 20.00. Его отводят в комнату с телефоном, он звонит папе Хансу. По всей видимости, нет предела разнообразию мелких дебильных рисунков, которые заключенные в состоянии изобразить на каком-нибудь квадратном метре стены вокруг телефона. Папа Ханс хватает трубку на середине второго гудка, он более чем интересуется тем, как развивается ситуация. Симпель не торопясь рассказывает о том, как все плохо обернулось на допросе, папа Ханс непрестанно матерится на другом конце. Потом Симпель спрашивает папу Ханса, как он думает, прослушивается телефон или нет.
— Да откуда я знаю, Симпель, блядь. Но в любом случае, о таких вещах не заикаются в эту сраную телефонную трубку!
— Я-то не думаю, что его на хуй прослушивают. Я на хуй думаю, у них на это нет права. Так я на хер думаю. Иначе они обязаны были бы предупредить. А мне здесь никто не говорил, что вся служба исполнения наказаний будет сидеть и слушать мои разговоры. Нет… нет… не может этого быть, не может быть… но неважно… у нас кто-то крысятничает, Ханс, и пусть кто-нибудь из вас займется к едрене фене и выяснит, кто это, раз уж я загремел в каталажку. Это точно кто-то из наших. Судя по тому, что он слил, точно наш. Больше никто не может знать столько о концерне. Точно говорю, блядь, кто-то из нас. Иначе быть не может. Я тут думаю-думаю и никак к чертовой бабушке не допру, кто же это может быть. И готовься к тому, что тебя в ближайшие дни мусора навестят, Ханс. И другим всем позвони и скажи, чтобы тоже держали ухо востро. Мне отсюда не дают на хер звонить сколько хочу, так что давай ты этим займись. Все, вешаю трубку. Пока… пока…
— Пока… (щелк)
Симпель готов поклясться, что это один из самых мирных разговоров, что он когда-либо вел с папой Хансом. В невероятно растрепанном телефонном каталоге, лежащем на столике под телефоном, он находит номер Роберта Еглейма. Невозможно сказать, свидетелем скольких тысяч нервных звонков домой маме был этот каталог. В принципе Симпеля всегда раздражает, когда пальцы нервничающих людей живут своей собственной жизнью. Не раз ему доводилось взвывать: «А СЕЙЧАС ТЫ СВОЛОЧЬ СВОИ СРАНЫЕ ПАЛЬЧИКИ ПОПРИДЕРЖИ А НЕ ТО ВСЮ ПЯТЕРНЮ ПЕРЕЛОМАЮ!», обращаясь к людям, которые нервничали в неподобающей обстановке.
«Ресторан „Хиллс“» прежде всего очень изящный, неожиданный, глубокий и тонкий роман о разрушении вековых структур. Главный герой служит официантом в легендарном старинном ресторане в центре Осло, очень этим гордится и старается во всем следовать полуторавековым традициям. У него дар все видеть, слышать и анализировать. За стенами ресторана прошла одна мировая война, затем вторая, почти никак не изменив уклад заведения, описанный в романе виртуозно, со всеми запоминающимися подробностями. Изо дня в день наблюдая за гостями, герой невольно втягивается в непростые отношения между ними. Матиас Фалдбаккен не просто мастер стиля, он владеет всем комедийным регистром, от фарса до мягкой иронии, умеет все довести до абсурда, а его талант наблюдателя, умение любоваться деталями создают очень странную атмосферу романа: стабильность и постоянство оказываются не менее хрупкими, чем манкирование правилами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.