Кока-гола компани - [91]

На листочке, который лежит перед Крауссом, написано намек-хуек, написано это, естественно, в закодированном виде, и код Краусс изобрел сам. Симпеля усадили с другой стороны стола. Следователь Краусс поднимает взгляд и к своей вящей радости видит, что у подозреваемого несколько самодовольный вид. «Чем выше заберешься, тем больнее падать», думает он и трет один из темных кругов под глазами. «Ты сука ни хрена не знаешь о „Пернилле“, это я блин по твоей поганой роже вижу».

Некоторое время они тратят, чтобы покончить с формальностями. Имя, семейное положение и т. д. И вот начинается допрос. Симпель давно уже для себя решил, что сознается в проекте «ДУХОВНОСТЬ» без лишних разговоров, и с готовностью признает подробности того вечера. Он рассказывает, как звонил Монике Б. Лексов в мастерскую, как обманом внушил ей, что он галерист, и как напичкал ее снотворным. При ответе на вопрос, где он взял татуировальные инструменты, он ссылается на квитанцию, которая лежит в пакете вместе ними. Когда Краусс спрашивает, откуда у него снотворное, Симпель вначале теряется, но потом вспоминает, что когда-то много лет тому назад ему был выписан рецепт на снотворное. Он врет, что воспользовался старыми таблетками, которые у него сохранились с тех пор, когда они были нужны ему самому. Краусс спрашивает, известно ли ему, что старые таблетки, в том числе и старое снотворное, могут быть опасны, у них же может быть просрочена дата. Симпель отвечает, что да, знает это прекрасно. Краусс продолжает спрашивать, не думал ли Симпель, что употребление спиртного и выполнение татуировки плохо сочетаются, и Симпель искренне отвечает, что нет, он об этом не подумал. Краусс не может отказать себе в том, чтобы не пораспространяться на тему о том, как алкоголь разжижает кровь, что может привести к весьма значительному кровотечению, если татуировка достаточно обширна. Ради порядка он сообщает Симпелю размеры татуировки на животе Моники Б. Лексов, 6 × 55 см, и Симпель изумлен тем, что она оказалась такой большой. «Ни за что бы не догадался, что она больше, чем 5 × 45», говорит он. Краусс в ответ повторяет, что такая большая татуировка может повлечь за собой интенсивное кровотечение, если выполнение ее сопровождается приемом алкоголя; он не упоминает, что основой его знаний служит черная пантера, которая раскинулась под светло-голубой форменной рубашкой от лопатки до лопатки. Не требуется иметь особо развитую фантазию, чтобы догадаться, что 23 года назад молодой курсант полиции валялся в Маниле пьяный в стельку и истекал кровью как резаный поросенок. Симпель кивает и подтверждает, что Моника жутко кровоточила, и что это затрудняло ему работу. Затем Краусс начинает выспрашивать о мотиве, и Симпель отвечает, что просто ему так захотелось, что его давно уже раздражает жаргон культработников, и что он мечтал о небольшой акции отмщения. Краусс указывает на прежние случаи задержания Симпеля, и Симпель отвечает, что часто сидит дома и сам в себе разжигает желание «дать физический отпор тому, что больше всего раздражает в обыденной жизни, это такая своего рода прикладная мизантропическая теория». Краусс кивает и понимает, что Симпель открыл ему возможность предъявить намек-хуек; его уже начала жутко раздражать (придавая ощущение счастливого возбуждения) кажущаяся самоуверенность Симпеля; он как бы невзначай спрашивает Симпеля, что тот понимает под желанием; можно ли то, что он чувствует перед тем, как пойти на совершение своих злодеяний, сравнить с сексуальным желанием?

— Ну, в каком то смысле да. Можно, наверное, и так сказать, говорит Симпель. Я импотент, и даю более мощный, ээ… как бы это выразиться… выход своим желаниям, осуществляя свои «злодеяния», как вы выразились, чем живя половой жизнью.

— Пусть так. Тогда, вероятно, можно сказать, что ты позволил определенному типу преступного поведения взять верх над твоими сексуальными потребностями?

— Я как бы не подменял одно другим, но можно сказать, что та сфера, в которой я даю выход накапливающейся энергии, это больше не половая сфера, нет. Если хотите, я бы сказал, что половое влечение — это довольно-таки дебильное влечение, и чтобы его сдерживать, не требуется такого уж особого самоконтроля.

— Нет, не требуется? Так ты просто-напросто используешь… половую энергию для выполнения того, что закон характеризует как уголовно-наказуемые деяния?

— Да называйте на хуй как хотите… и если есть что-то, в чем я уверен на все сто, так это что все ебари, или все, кто хочет быть ебарями, слишком много сил тратят если и не на то, чтобы целый день трахаться, так на то, чтобы переживать из-за того, что и сегодня тоже не попали в свой сексуальный рай. А если им удается потрахаться — ебарям, то есть — так они обязательно после ебли затеют что-нибудь такое тошнотворное и жизненное, например, начнут с жаром играть на своем саксофоне так, что и на улице будет слышно… или еще какую херню устроят. Вот народ как бы хочет сдохнуть, но показать, что у них с еблей все путем. И вот приходится, будучи не-ебарем, по улице идти и слушать звуки игры на саксофоне, струящиеся из окон, где живут ебари, да и всякое вообще бывает. А получается так, что многие из тех на улице, кому кажется классным, что повсюду звучит этот сраный саксофон, так они тоже ебари. Им кажется, что здорово, что на улице везде течет такая неторопливая жизнь. Им кажется, что вот до чего же классно таскаться и целый день слушать этот гребаный саксофон. А вот те, кто