Когда зацветут тюльпаны - [14]

К ним подошли Вачнадзе и Гурьев. Вачнадзе спросил:

— Тракторы давно пришли?

— Позавчера, — ответил черноусый. — Привезли продукты, турбобуры, долота… всякую всячину… За водой отправились.

— Что ж, — помолчав, предложил Вачнадзе Алексею, — может, осмотрим хозяйство? Там нас горный надзор и пожарный инспектор ждут. Вы с нами, Никита Петрович?

— Обязательно… Да, пусковую конференцию когда проведем?

— Вот подготовим все, тогда и проведем… Завтра сумеем? — Вачнадзе вопросительно посмотрел на Алексея.

Алексей согласно кивнул.

2

Вачнадзе вышел из барака и остановился, ослепленный, — каскад солнечных лучей ударил ему в лицо, заставил зажмуриться.

— Ах, ты! — не удержавшись, воскликнул он.

Какое утро!.. Солнце только что взошло. Огромное, алое, оно торжественно выплыло из-за горизонта и окрасило весь необъятный мир в нежнейшие розовые тона. Пламенело, наливаясь пурпуром, небо. Сверкал голубой снег. Выше солнца длинной полоской недвижно стояли жемчужные облака, и, пронизанные лучами, их края горели рубиновым пламенем.

А степь?! Какое раздолье! Посмотришь вдаль, и дух захватит — где край этому простору, где та линия, говорящая глазу, что там кончается степь и начинается небесная ширь? Нет этой линии. Небо и степь слились воедино и стали продолжением друг друга.

Глядя на это фантастическое буйство красок, на величавый простор степи, Вачнадзе почему-то с волнением подумал об Алексее Кедрине, об этом спокойном человеке с неторопливыми движениями сильных рук, с мягким, все запоминающим взглядом карих глаз, с твердой размашистой походкой. Такие люди и рождаются вот среди такого простора — сама матушка-природа, будто находя продолжение в людях, вливает в них свою мощь и красоту, вкладывает в их грудь большие мужественные сердца. Алексей знает, что ожидает его здесь, в степи, пока он пробурит скважину, но он спокоен, невозмутим, так как хорошо понимает, что недра рано или поздно покорятся, отдадут ему свои сокровища, что он — хозяин этой земли…

Вачнадзе поежился от пробирающегося под пальто мороза, опустил наушники шапки и по тропинке, протоптанной в глубоком снегу, начал подниматься к буровой. Оттуда доносился приглушенный расстоянием звон металла.

…Или вот Гурьев. В пути он рассказал об уходе жены. Говорил тихо и невыразительно, как о предмете, мало интересном для него, и все время смотрел, близоруко щурясь, куда-то вдаль, в заснеженную степь. Вачнадзе знал Никиту как горячего, хотя и сдержанного человека, и поэтому был прямо-таки изумлен, слушая этот монотонный голос, заглушаемый иногда гулом двигателя вездехода. Он не понимал, как мог Никита говорить об этом так спокойно, даже равнодушно. Может, переживает в себе, не хочет показать свою боль?..

Вачнадзе знал и Галину Александровну. Уважал ее за живой ум, прямоту и честность и не мог понять, почему она так, на первый взгляд, легко и неожиданно порвала с Гурьевым.

Никита же говорил, говорил и нельзя было понять, не то он жалуется, не то просто размышляет вслух о случившемся. Вачнадзе уже не слушал его. Он сбоку посматривал, на профиль Никиты, на его вяло шевелящиеся губы, и ему хотелось грубо выругаться, сказать что-то такое, от чего Никита сразу же сбросил бы эту маску равнодушия и заговорил совсем другим тоном…

Потом сам собой возник вопрос: «А как он будет относиться к Кедрину? Неужели так же равнодушно?» И наблюдая за ним, Вачнадзе не верил своим глазам. Гурьев разговаривал с Кедриным о нуждах бригады, о том, что необходимо еще сделать для пуска буровой, деловито давал советы и наставления. И больше ничего — ни натянутости, как это часто бывает в таких случаях, ни, тем более, вражды. «Что это? Лицемерное, молчаливое заявление о том, что ничего существенного не произошло, или понимание своей вины перед женщиной, покинувшей его? Умение держать свои чувства в узде?.. Н-ну и люди…»

Так размышлял Вачнадзе, подходя к буровой.

От вышки спускались Кедрин и Гурьев, о чем-то рассуждали. Увидев директора, замолчали.

— Ну, как? — спросил Вачнадзе Алексея. — Готовы к пуску?

— Готовы, — кивнул Алексей. — Завтра дадим первую проходку.

— Отлично. Что ж, показывай свою готовность, дорогой.

Мимо штабеля бурильных труб поднялись, по настилу в буровую. Вачнадзе осмотрелся. Все здесь было знакомо до мельчайших подробностей. Он мог бы, закрыв глаза, сказать, где что лежит, висит, стоит, как и где закреплено, в каком сочетании расположено, знает, для чего здесь необходим тот или иной предмет, какую функцию он несет во время бурения.

Да, все здесь знакомо ему до последней шпонки. Еще бы! Тридцать лет с гаком проработал Вачнадзе на нефтеразведках страны. Он еще живо помнит то время, когда работал простым буровым рабочим, потом помощником бурильщика и бурильщиком. Годы учебы в институте оторвали его от производства. Но прошло время, и вновь вернулся в родную стихию Вачнадзе. Работал начальником участка, начальником производственно-технического отдела конторы бурения. Тридцать лет!.. Седина серебряными нитями вплелась в жесткий курчавый чуб, ссутулились плечи, когда-то широкие и сильные, глубокие морщины прорезали лоб, залегли в уголках рта, под глазами.