Когда негромкий голос его умолк, нам показалось, что повесть еще не кончена. Ребята сидели не шелохнувшись. Наверное, фантазия каждого продолжала необыкновенную жизнь героев.
В том, что мальчишки оставлены были автором как бы на полпути и повесть, как жизнь, не оканчивалась на последней странице, была какая-то особая притягательная сила.
Невольно и я поддался искушению пофантазировать о том, что же могло случиться дальше с Жиганом и Димкой на путях и дорогах гражданской войны.
Когда я очнулся, над нами ярко сверкали звезды, а в костре остыл даже пепел.
- Ребята,- сказал вдруг наш волшебный гость,- а вы умеете отличать Полярную звезду?
Умели, да не все. И он стал учить, как находить ее по ковшу Большой Медведицы.
С опушки коломенского парка она видна была в высоком небе над Москвой.
- Это замечательная звезда. Она всегда указывает север. По ней можно правильно определить свой путь. По ней мы, бывало, в военных походах ходили и никогда не сбивались. Самая верная звезда на свете!
Посмотрели ребята на Полярную звезду, и она показалась им лучше всех, какой-то своей.
Так этот необыкновенный волшебник слова взял и приблизил к нам звезду.
Мнения о своей рукописи он спрашивать не стал. Ему и так было все ясно. Возможно, в эту памятную ночь он и увидел в лице пионеров неисчислимые легионы своих верных, благодарных читателей, для которых призван писать.
- Вот так и жили ребята тогда, когда я был красным командиром,- сказал он, засовывая рукопись в полевую сумку.- А как живете вы, добрые люди?
КАК МЫ ВЫЯСНЯЛИ, ДЛЯ ЧЕГО ЖИТЬ НА СВЕТЕ
Ребята наперебой стали рассказывать о нашей привольной жизни, полной интересных забот и приключений, о наших друзьях и врагах, и, когда дошли до походов фуражиров, наш новый друг расхохотался:
- Ну вот, конечно же, не то!
- Что значит - не то?
- Не туда попал, братцы… Я шел в какой-то необыкновенный лагерь, где пионеры живут в легендарных палатках Первой Конной, пробитых осколками и пулями. Подарил их сам Буденный. Командует этими пионерами - детьми коммунистов - какая-то необыкновенная, мудрая девушка, прекрасная, как идеальный человек будущего. Ребята живут у нее как при коммунизме, без всякой нужды и заботы. А тут - за буханку хлеба изволь сплести корзинку!
И он рассмеялся до слез.
- Что же тут смешного? - обиделся я.
- А смешное здесь то, что сейчас некоторые чудаки представляют себе коммунизм таким же легким делом, как мы в гражданскую войну - мировую революцию. Помню, у нас на митинге одной части даже резолюцию вынесли: «Покончить с мировым капиталом в текущем, 1920 году». Да и я примерно так думал, когда махал сабелькой и рубился за мировую коммунию… А вот когда «в разум взошел», как говорится, понял, что путь наш долог и труден и много еще на этом пути поляжет красных бойцов… Не одно поколение…
Разговор этот продолжился бессонной ночью в моем шалаше.
Когда мы, улегшись, по военной привычке, ногами в глубь шалаша, а лицом к выходу, с первых же слов узнали, что земляки,- мы уже не могли заснуть.
То я рассказывал о себе, то он.
Его милый Арзамас и мое родное Сасово рядом. Ведь это наши железнодорожники послали на помощь большевикам Арзамаса бронепоезд во время кулацкого восстания. Мы даже могли встретиться еще тогда, в девятнадцатом году.
Но разница в годах велика. Он старше на целых два года. А это было так много в то время. В шестнадцать лет можно было уже добровольцем в Красную Армию вступить. А в четырнадцать только в отряды ЧОНа, если ты комсомолец.
И вот - он уже ветеран гражданской войны, командир в отставке, а я еще комсомолец, вожатый.
…Красная Армия, Красная Армия - дом родной, милая семья. Взяла мальчишкой, вырастила, воспитала, образовала, человеком сделала… Начал путь бойцом - окончил командиром полка! Мечтал остаться в армии на всю жизнь… но контузии и ранения… болезнь. И вот он уволен в запас… И чувства у него - как у брошенного на поле боя раненого коня… Гремят трубы победы, гарцуют кони, унося вперед всадников и штандарты… А он, не нужный ни бою, ни плугу, стоит, поджав перебитую осколком ногу, смотрит и плачет. Да, кони плачут… И ждет, не пристрелит ли кто из жалости…
Он помолчал и подгреб под себя свежее сено.
В сене испуганно примолкли сверчки.
- И это на меня все напало оттого, что, по наивности, по молодости, я воображал, будто все счастье - в бою, будто жизнь изменяют к лучшему саблей… Уж очень оно это наглядно получалось… Ура-ура, враг бежит. Угнетатели свергнуты. Заря свободы занялась, омытая кровью героев… И наступивший мир - только передышка перед новым боем… И ты весь напряжен, ты готовишься к новой схватке, весь в ожидании, когда заиграют трубы поход… Ни скуки у тебя, ни безделья… Ты тренируешь коня и точишь саблю…
И вдруг тебе говорят: отойди в сторонку, товарищ инвалид, помахал сабелькой, хватит. Сдай коня, амуницию… Тебе этакого переживать не приходилось?
- Нет… Я как-то всегда был в коллективе.
- Счастливый, а я вот, оставшись один, слонялся по многолюдной Москве, и единственный мой военный товарищ - маузер оттягивал карман, напоминая, что он всегда со мной… Пытался найти новых друзей - попадались собутыльники. Пытался писать, вспоминая дым военных костров, но получалось что-то горьковатое… словно жалоба. На что? Кому? И зачем? Может быть, читал, случайно, «В дни поражений и побед»?