Когда в пути не один - [132]

И с того момента они сблизились и стали очень хорошо понимать друг друга.

Все именно так и получилось: Владимир сделал для «Парижского коммунара» столько, насколько хватало его прав и полномочий. И не только для одного этого хозяйства. На следующий год, когда после сильных морозов погибло большинство садовых деревьев, он сумел обеспечить саженцами весь район, в чем ему помог коллега из соседней области, с которым когда-то они вместе учились в высшей партийной школе.

И впоследствии в Муртазовский район и ставший совсем родным колхоз «Парижский коммунар» Владимир приезжал хотя и не часто, но всегда, когда такая возможность представлялась, с радостью ее использовал.

После встречи у Ильясова, как и в первый раз, вернулись в райком партии, прошли в кабинет Мутилина, где еще какое-то время посидели, поговорили, вспоминая былое, и с удовольствием признали, что тогда, несколько лет назад, здесь приняли правильное решение.

— Мы готовы наградить тебя почетной грамотой за помощь «Парижскому коммунару», — шутил Мутилин. — Живут, как в городе. Воду из колонок набирают.

Проговорив опять, как и в прошлый раз, долго и душевно, с хорошим настроением разошлись, пожелав Филиппову спокойной ночи.

Утром Владимир отправился к Каримову, в приемной которого встретил своего шофера, ночевавшего у товарища. Позавтракали втроем в местной чайхане, потом, пожав друг другу руки на прощание, разъехались каждый по своим делам.

Филиппову, помимо своих важных командировочных обязанностей, нужно было сделать здесь, в районе, еще одно — забрать положенную ему долю конской колбасы, так называемой КЗ. Дело в том, что полгода назад по предложению Карамельникова несколько работников управления сельского хозяйства, и вместе с ними Филиппов, сложившись, купили хорошо откормленную лошадь в северном районе и отправили ее для переработки в Муртазинский район к одному из своих знакомых, который мастерски готовил КЗ, хотя и не быстро.

Вспомнив об этом, Владимир, пока не миновали окраину районного центра, попросил шофера свернуть и остановиться у нужного дома.

Друг Каримова оказался на месте, и, получив от него несколько батонов КЗ, аккуратно завернутых в мягкую хлопчатобумажную ткань, довольный Филиппов уложил их в освободившийся портфель, сказал шоферу, чтобы он брал курс на соседний район, а сам по привычке последних дней принялся продумывать все детали своего отпуска, тут же решив, что парочку батонов КЗ обязательно возьмет в санаторий, еще два положит в утепленный ящик стола, который стоит в лоджии, один оставит жене и дочери, которые большими любительницами этой колбасы не были…

Дорога была хорошая, и шофер, не сбавляя скорости, мчал до сотни километров в час.

Граничащий с Муртазовским район, куда они ехали, был знаменит тем, что когда-то здесь находилось наследственное имение дворянского рода Пушкиных, куда и сам Александр Сергеевич неоднократно приезжал и где в память о пребывании великого поэта был открыт музей Пушкина, известный всему миру.

Несколько раз бывал в нем и Филиппов; поэтому, планируя свое пребывание в районе, он решил, что в музей не пойдет, а, поговорив с председателем райисполкома о делах и получив необходимые справки, посмотрит два хозяйства и постарается управиться за день; к вечеру же отправится в обратный путь и сэкономленный таким образом день проведет в Амулине, где передаст тетушкам гостинцы и встретится с Ласкиным.

Так он и поступил.

…Возвращаясь из Амулина, где встреча, как и всегда, прошла тепло и душевно, Владимир, проезжая мимо Калган, неожиданно для самого себя вдруг почувствовал какую-то неодолимую тягу к этому бывшему когда-то районному центру. А почему бы не заехать в село с тем же Каримовым, а можно и с одной из своих тетушек? И все у них расспросить, и походить по тем местам, где в годы войны находился райвоенкомат, — сохранился ли он? А рядом должен быть такой же двухэтажный деревянный дом, в котором жила их семья… А где-то на окраине села находился клуб, и там в годы войны показывали фильм об Александре Невском, и ему, Вовке Филиппову, нравилось смотреть, как на льду Чудского озера наши мечами рубили врагов и те шли под воду в своих тяжелых доспехах…

Владимир помнил, как вместе с мальчишками забирался в большую деревянную бочку, в которой они не сгибаясь стояли в полный рост, и, делая шаг вперед, катали ее по улице то в одну сторону, то в другую до тех пор, пока взрослые не выгоняли их оттуда. Смутно помнил и соседей по фамилии вроде Зайцевы, у которых было много книг, чему он искренне завидовал: уж очень интересно было рассматривать в них картинки.

Но главное, что сохранила память о Калганах, — приезд отца на краткосрочную побывку из пункта формирования частей перед отправкой на фронт. В полушубке, в шапке, опоясанный ремнями, он был какой-то необычный. Потом в квартире собрались друзья-товарищи, выпивали и желали отцу благополучного возвращения с победой, а потом все куда-то ушли. И тогда Вовка, попробовав какого-то красного вина, решил собрать из бутылок остатки понравившегося ему напитка. Он слил его в чайную чашку и, накрошив туда белого хлеба, сделал себе тюрю, опять попробовал — понравилась. И тут, увидев, как Вовка сладко уплетает что-то красное, младший братик Сашка с плачем категорически потребовал дать поесть и ему «красненького». Вовка вначале раздумывал: стоит ли? Но, почувствовав, что в груди его как-то очень приятно стало теплеть, решил не жадничать и остатками тюри накормил и братика. А потом Сашку вырвало, и Вовка здорово испугался. Но тут вернулись мать и отец. Узнав, в чем дело, они не стали ругать и бить Вовку, а дали Сашке кипяченого молока… Эта памятная встреча с отцом была последней. Вскоре его отправили на фронт, а мать, сложив все вещи на подводу, отвезла братьев в Амулино к бабушке и деду, а сама уехала в город на торфоразработки, чтобы заработать денег на жизнь. Письма от отца и матери у Филипповых читали и перечитывали всей семьей. А потом пришла эта страшная бумага — похоронка. Отец погиб, когда ему было всего двадцать восемь лет.