Когда умерли автобусы - [2]

— Только ради него ты и встанешь, — сказал я. — А если у него лопнет колесо, то ты останешься в постели навсегда.

Рали открыла глаза — я был уверен, что сейчас она выскочит из постели и огреет меня, но она просто заговорила, и глаза у нее были грустные-грустные:

— Ради чего мне вставать, а, Джо? Ради того, чтобы в комнате убраться? Ради экзамена по Библии?

— Я думал, ты захочешь встать, чтобы посмотреть на яйцо динозавра, его нашли мы с Узи, — сказал я. — Это должно было стать научным открытием, но ничего не получилось. Я думал, ты захочешь посмотреть.

— Что правда, то правда, — сказала Рали, — ради яйца динозавра стоит встать.

Она отбрыкнулась от одеяла и села на край кровати.

— Тебя еще рвет? — спросил я. Рали покачала головой и встала.

— Идем, — сказала она, — покажи мне яйцо динозавра.

— Я же тебе говорю, — сказал я, — оно было испорченным и лопнуло, папа его забрал и погнал Узи домой, а мне дал пощечину.

— Ладно, — сказала Рали и погладила меня по плечу. — Тогда идем найдем другое яйцо динозавра, свежее.

— Не стоит, — сказал я. — Только папу злить. Пойдем лучше попьем молочных коктейлей. — Рали надела босоножки. — А что будет, если как раз в это время приедет принц на тарахтелке? — спросил я.

Рали пожала плечами.

— Он уже не придет, — сказала она.

— А вдруг? — настаивал я.

— Если вдруг, то он меня дождется, — сказала Рали.

— Конечно, дождется, — сказал я. — Куда он денется? Его мотоцикл все равно никогда не заводится...

И, едва договорив эту фразу, я бросился бежать. Рали погналась за мной, но поймала уже только возле киоска. Я попросил большой вафельный стаканчик со взбитыми сливками, а Рали достался клубничный молочный коктейль.

Пузыри

Ночью, когда жена засыпала, он спускался к машине и считал пузыри на переднем стекле. В салоне играло радио, там все время загадывали загадки, люди разгадывали их и получали призы. Кому ужин в китайском ресторане, кому набор косметики — хорошие призы. Он слушал радио, считал пузыри на стекле и не мог разгадать ни одной загадки. Он лелеял сокровенную мечту подать в суд на компанию «Пежо».

В молодости он, кстати, хорошо разгадывал загадки. Тогда были другие передачи, и он часто звонил на радио. Он знал все ответы, но номера почти всегда были заняты. Он все не мог понять, почему когда-то он умел разгадывать загадки, а сейчас — нет. Он не знал, что у него в голове живут маленькие пиявки, все время пьющие его мозг через трубочку. Никто не знал. Он подхватил их еще в армии, на курсах, попив воды из кулера в учебном центре. Из этого кулера пила еще как минимум тысяча человек, и у них наверняка тоже были пиявки. И никто этого не замечал — бывают такие вещи, которые никогда не обнаруживаются: ни тебе боли, ни других симптомов — просто скучающие пиявки сосут твой мозг.

Таких вещей вообще очень много, всяких болезней, которые никогда не обнаруживаются. Например, его жена уже долгие годы страдает от пауков-макраме, гораздо более распространенных, чем пиявки, и куда более заразных. Ими заражаются от рекламных проспектов, они въедаются тебе в душу и начинают мелко-мелко ее заплетать. Из каждой точки, где у тебя закреплено какое-нибудь чувство, это чувство выдергивают и заменяют бусинкой. Душа его жены теперь выглядела, как голова Боба Марли, и она уже ничего не чувствовала, совсем ничего, а плакать могла только над тем, что происходило в телевизоре. И никто ничего не предпринял. Врачи были слишком заняты попытками поднять ее кальций, все время норовивший упасть, у них не было времени на глупости, тем более что не посинела же она в конце концов и уплотнений у нее в груди не появилось — ну, подумаешь, почти перестала плакать. Ее муж даже радовался, что теперь она плачет только из-за телевизора, потому что в телевизоре показывали исключительно ненастоящие вещи, которые не могли всерьез ей навредить. Другое дело — пузыри на переднем стекле: ты можешь ехать себе в один прекрасный день и вдруг — бум! — все окно взрывается осколками прямо тебе в лицо. Он насчитал уже пятьсот семьдесят четыре пузыря, и с каждым днем их прибавлялось. По радио теперь передавали такую громкую музыку, что хлюпанья пиявок совсем не было слышно. Он подумал, что, когда дело дойдет до шестисот пузырей, он подаст на «Пежо» в суд.

Поднять планку!

Когда Нанди Шварц, немецкий прыгун с шестом, преодолел со второй попытки высоту в шесть шестьдесят, он ни о чем не думал. У него в горле стоял ком размером с бильярдный шар, он смотрел, как его собственные пятки, не касаясь, проходят над планкой, и очень старался, чтобы из глаз не потекли слезы. Он погрузился в разложенный внизу мат и дивился этим огромным, душащим его слезам, пока комментатор сравнивал его результат с результатом американца Боба Бимона. «Каждый, кто присутствует здесь сегодня, видит, как вершится история», — ликовали эти идиоты. И Нанди Шварц, единственный человек на стадионе, который в этот момент практически ничего не видел, вскинул руку, приветствуя камеры.

Автоответчик Нанди ничего не говорил звонящему, только дерзко и лаконично присвистывал. Это не помешало представителям компании «Келлогс» оставить на нем три сообщения. «Поднять планку! — таков был предложенный ими лозунг новой рекламной кампании с участием Нанди. — Восемь витаминов вместо шести!» Девяносто тысяч долларов. Нанди не слышал этих сообщений, он как раз был в душе. Лежал, скрючившись, в позе эмбриона на кафельном полу. Позволял горячим струям обжигать спину. Пар валил из раскаленных пор Нанди, как из ржавого чайника. А он держал во рту большой палец и лежа мочился в воду, глядя, как желтая струйка вьется в направлении стока. Девяносто тысяч долларов могли бы обеспечить его, но, к сожалению, он уже был обеспечен двухэтажной пятикомнатной квартирой в северной части Бонна. Вот она, история, — лежит на кафельном полу, высасывает из пальца воспоминания о своих многочисленных достижениях. Кроме денег, почета и здоровья у Нанди было шестьдесят шесть женщин. У каждой своя история, а у некоторых даже по нескольку историй. Если он захочет поднять планку, придется искать даму-профессора старше пятидесяти трех, а если он захочет понизить планку, придется найти кого-нибудь моложе шестнадцати с легкой степенью умственной отсталости.