Когда улыбнется Ганеш - [48]

Временами склоны гор становятся более пологими, и тогда, как правило, они оказываются покрытыми низкорослыми разлапистыми яблонями. Химачальские яблоки пользуются в Дели большим спросом, они намного ароматнее тех, что растут внизу. Но скоро исчезают и яблони, уступив место огромным кедрам и пихтам. Не верится, что находишься в Индии, Жары давно как не бывало. Только любопытные обезьянки, разглядывающие меня с царственно простертых над пропастью кедровых ветвей, напоминают о тропиках и оставшейся внизу духоте.

Животных в Химачал-Прадеше много — и диких, и домашних. Скотоводство играет в экономике штата очень большую роль. Только число ветеринарных госпиталей и амбулаторий перевалило в нем за полторы сотни.

Останавливаюсь в местечке Чейл, в бывшем дворце махараджи, превращенном в гостиницу. В свое время англичане не захотели видеть его в Симле, и он коротал время здесь, охотясь и созерцая город, раскинувшийся на той стороне огромной, ощетинившейся кедрами пропасти. Смотрю из окна махараджи на далекую Симлу и я. Падает ночь, и я вижу мириады огней, повисших в небе вперемешку со звездами, очертивших зубцы гор.

Слово «Симла» происходит, скорее всего, от имени «Шамла», которым иногда называют богиню Кали. И линии далеких огней, сливаясь и разделяясь, как будто образуют контуры сказочного дворца — обиталища Кали. Наутро я вижу Симлу совсем другой — уютной, многоцветной, миниатюрной. Островерхие, иногда готические здания, крытые оранжевой и красноватой черепицей, толпятся на разных уровнях, венчают клинья вершин, образуют аккуратные площадки. Иногда, глядя на башню кафедрального собора, построенного в прошлом веке, или на здание законодательного собрания штата с его приступочками и крыльцами, на миг ощущаешь себя в небольшом европейском городке 60-х годов прошлого века. Но ложность этого впечатления обнаруживается на каждом шагу: на улицах яркая, нарядная толпа, женщины в полупрозрачных пестрых сари, молодые денди, одетые по последней космополитической моде, торговцы вразнос, мулы, вездесущие обезьяны. Машин в городе нет — их паркуют внизу, у въезда в Симлу. Оттуда в центр приезжих доставляет лифт. Многие улицы представляют собой широкие, крутые лестницы. Чем ниже спускаешься по такой лестнице, тем больше проявляется азиатская сущность города; с аккуратностью и чистотой верха контрастирует захламленность и неопрятность низа. Не могу понять, с чем это связано. Неужели с тем, что мусор естественным путем перебирается сверху вниз?

Язык пахари, на котором рекламируют свой товар торговцы на рынке, кажется очень звучным и резким.

В городе, конечно, нет аэропорта. Зато есть железнодорожный вокзал! С него по узкоколейке отправляются маленькие пестрые поезда-игрушки. Они доходят до Калки, которая связана с Дели обычной железной дорогой.

Симла органично вписана в пейзаж, воспетый в древности великим Калидасой. Между прочим, со стихами последнего, посвященными Гималаям, познакомил европейцев Гете. Немало замечательных строк посвятили здешним горам Мильтон и Киплинг. Здесь в 1972 году Индира Ганди вела переговоры с З. А. Бхутто, закончившиеся знаменитым индо-пакистанским соглашением о прекращении войны и о мире.

И сегодня имя «Симла» постоянно мелькает в газете: в законодательном собрании штата Химачал-Прадеш время от времени разворачивается острая политическая борьба между большинством и оппозицией, доходящая подчас до потасовок. Дает о себе знать горский темперамент.

Я покидаю Симлу. Снова начинается кружение по горам. К стеклам машины вдруг вплотную подступает молоко тумана. Но ветер гонит его прочь, и я спокойно завершаю очередной виток.

Галактика Бомбея

Мистер Гупта подвел меня к окну, и у меня захватило дух. Галактика пестрых огней, мерцающих, трепещущих, стремительно летящих и ползущих, обрывалась резким полукругом лампионов набережной, за которым начиналась черная бездна моря и неба. Мы находились на 29-м этаже, в квартире, которую мистер Гупта предоставил своему сыну Дипендре, молодому отцу семейства, стеснительному и кроткому человеку с редкими шелковистыми усами.

— Быть может, для того я и строил этот дом в течение долгих семи лет, чтобы видеть сразу весь Бомбей, — проговорил улыбаясь мистер Гупта. — Наш город во многом отражает будущее всей Индии. Ему еще предстоит сыграть немалую роль для приближения этого будущего. Если, конечно, не падет он жертвой коррупции… Вы удивлены, что о коррупции говорит крупный бизнесмен? Я правильно понял Ваш взгляд? Не удивляйтесь, коррупция приняла такие масштабы, что душит и нас, предпринимателей. Она разъедает все…

О чем бы ни заходил разговор в Бомбее, он рано или поздно обязательно касался коррупции. Очень уж огромен этот город, очень уж запутан и противоречив. В непроходимой чаще пересекающихся стремлений, в движущейся массе падений, взлетов, кружений коррупция, видимо, чувствует себя в большей безопасности, нежели в обстановке спокойствия и респектабельности. И все-таки не коррупция, конечно, определяет облик Бомбея, не она составляет его внутреннюю суть.

На стенах домов, на парапетах набережных я не раз замечал крупно написанное и перечеркнутое слово «Бомбей», рядом с которым красовалось другое — «Мумбаи». Идея переименовать мегаполис давно уже будоражит умы его жителей и, как всякая идея, вызывает ожесточенные споры. С одной стороны, логично сейчас, после достижения независимости, вернуть городу его настоящее имя, переиначенное англичанами. С другой… Можно ли отождествлять деревеньку Мумбаи, названную так по имени маратхской богини Мумба-Деви, захваченную в VI веке португальцами, отданную впоследствии Карлу II в качестве приданого португальской инфанты и проданную им за гроши Ост-индской компании, — можно ли отождествлять то далекое, давно исчезнувшее селение из двух десятков бамбуковых хижин с нынешним гигантом, известным всему человечеству под именем «Бомбей»? Оба аргумента достаточно вески…