Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - [39]

Сталепромышленник, француз, с которым я познакомился на «Нормандии», пригласил нас вместе с президентом и вице-президентом одной из пяти крупных мировых фирм. Представления, маленький коктейль, пока накрывают закуски. В трех точных словах наш друг обозначил цель собрания. Я незамедлительно выдвинул свои предложения. Обложка меню покрывается чертежами и графиками, красноречие которых обходит подвохи языка. Вопросы, ответы. За пятнадцать минут дело сделано. Всё совершенно ясно, понятно, намечены последующие действия. В этот момент слово снова берет наш друг. Он рассказывает историю. Я вижу внимательные глаза наших гостей, затем они улыбаются, потом на их лицах возникает изумление, некое подобие смущения и, наконец, звучит громкий раскатистый смех. Потому что они только что услышали смачную шутку, припрятанную на случай фривольность, нечто чертовски грубое и уморительное. И вот они уже чувствуют себя раскованно, завтрак удался. С делами покончено. Аппетит приходит во время беседы. Мы расстаемся без церемоний, дружески, по-товарищески. Остроумная шутка упрощает построение отношений. Отныне между нами существует нечто вроде сообщничества. Веселый завтрак создает благоприятную деловую атмосферу.

5 Обед деловых людей в Бостоне

Сегодня я обедаю один в отеле «Копли-плаза» в Бостоне. Мне скучно, есть время понаблюдать. В ресторане роскошного отеля царит благоговейная тишина. Напротив меня сидят три деловых человека, наверняка инженеры. Каждые пять минут кто-нибудь из них произносит одно слово. Молчание и пережевывание. У всех троих красивые лица, свойственные их национальности: вдумчивые, уверенные, решительные. Пожилой, молодой, среднего возраста. Обед подходит к концу. Кофе. Молчание. Затем, после долгой паузы, начинается разговор. Они наверняка говорят о своих изобретениях, однако без страсти или волнения. Они пережевывают слова, говорят вполголоса, вдумчиво. Я бы даже сказал, они будто бы находятся под впечатлением от какого-то церковного таинства. Эти мужчины покорили меня своими прекрасными лицами. Я думаю: что за серьезная и значительная страна! Когда подобные люди проявляют к чему-то внимание, они уже не должны ослабить хватку. Но зато, если они действительно счастливы в своем спокойствии, они еще не вкусили радостей мысли – не той мысли, что представляет линию поведения, этику (она у них, безусловно, есть), но мысли живучей, деятельной, которая содержит радости цветущего луга.

Несколькими днями ранее меня пригласили позавтракать к себе в клуб нью-йоркские инженеры. Наблюдения того же рода. Проследив за их взглядами, я еще раз осознал, что половой вопрос существует. Глаза у них поразительные. Впрочем, одна реплика просветила меня: «Селитра понижает половое влечение, солдатам американской армии ее каждый день дают по ложке».

Отношения между мужчинами и женщинами. Труд инженеров, hard labour в Сити, градостроительное преступление чудовищно протяженных городских регионов. Повседневная жизнь, неудавшаяся из-за расшатанности машинной эры. Я начинаю изрекать четкие формулировки: семейный очаг угас. Зачастую американцы-горожане говорят: «Мы жертвы комплекса неполноценности…» Проклятые трехсотметровые небоскребы!

Завершение нашей трапезы прошло спокойно, в молчании, в раздумьях. Но сердце каждого из нас, возможно, билось неровно.

6 Мистер Альберт К. Барнс [72] из Филадельфии

А вот сердце мистера Альберта Барнса, полагаю, бьется ровно, в ритме военного оркестра, с корнет-а-пистонами, тарелками и большими барабанами.

В 1922 году на Монпарнасе только о нем и говорили. Болтали даже, будто художники ночевали на коврике перед дверью его гостиничного номера, чтобы наутро наверняка его не пропустить и повстречаться с ним. Он возникал, подобно сверкающей хвостатой комете, приезжая из США, где владел предприятиями по производству фармацевтических товаров. Он покупал современное Искусство! Он, кстати, прислушивался к советам, в частности к мнению Поля Гийома [73]. Свое собрание он, разумеется, назвал Barnes Foundation [74] и построил для него в Филадельфии настоящий дворец. Это событие наделало много шума. Там, в США, сегодняшнее искусство признано! По правде говоря, мистер Барнс составил ядро своей коллекции из произведений, ставших уже на тот момент (время летит так быстро!) беспроигрышными. Сезанн, Ренуар и Матисс. А мы так и видим те дни, когда наши Академики в Париже взъярились против Сезанна – как никакой другой художник, подвергшегося нападкам! Он отважился выступить вперед. Я не могу привести подробностей этого дела, и вот почему.

Когда в Музее современного искусства мне вручили маршрут моей поездки, я, увидев, что там отмечена Филадельфия, воскликнул: «О, я увижу коллекцию Барнса». – «Вы слишком самонадеянны; нельзя быть уверенным, что вас там примут! Во всяком случае, напишите, да вдобавок постарайтесь польстить хозяину, он очень придирчив и суров». Я удивился, мне казалось, я имею право на этот визит, потому что в 1919 году я создал и возглавил журнал Esprit nouveau, который вел борьбу – и серьезную борьбу – за сегодняшнее искусство.