Когда Шива уснёт - [137]

Космос подавлял. Он, как всегда, был бесконечен. Безличен. Какая из мириадов звёзд — её? Куда стремиться? Кого или что искать? Вселенское одиночество медленно кружило возле неё холодной гадиной, свивало кольца безнадёжности, шептало скользкое «никто никому никогда ничего не…». Она закрылась, ушла в себя, прячась, пытаясь сохраниться, найти силу. Внутри шевельнулось тёплое, маленькое, самое главное. Живое…

Тогда она позвала его — так громко, как только смогла. И одна звезда, одна из бессчётных множеств отозвалась, привлекла, притянула. И приняла в себя, и едва не сделала собой.

С трудом удерживаясь на грани осознания, она прошла зернистую фотосферу и вырвалась, ускорилась и, обгоняя своё взъярённое время, полетела — туда, куда вело живое. Туда, где он. Туда, где помнят.

…Он помнил, как понесло машину, и мерно пыхтевший по встречке автовоз внезапно выскочил прямо перед корпусом его Вольво. Всё сошлось воедино: очередная попытка сбежать от самого себя, от раздирающей душу тоски; произвольно выбранное направление — только бы подальше от города, где нет её, но от горьких воспоминаний не продохнуть; первый день декабря, ознаменовавшийся ледяным дождём накануне; шальная скорость и левое переднее колесо, которое пошло «на выстрел». Он ещё помнил, как пара секунд до столкновения растянулась в бесконечное ожидание, помнил сильный удар, после которого медленно, словно при съёмке рапидом, раскрылась уже ничего не способная изменить «подушка» безопасности, помнил, как с размаху упал лицом в неё: холодную, воняющую какой-то химией, — и сразу же забыл, как дышать. И ещё помнил своё удивление от того, что после удара не было звука. Потом нахлынуло, смешалось: и рёв сигналов других машин, и стылый скрежет металла, и грохот крови в висках, и режущий вой — вытягивающий, выматывающий, уводящий за пределы… А после вспыхнул свет, и всё стало таким, как должно.

Уже потом, почти не помня себя, он зачем-то помнил переход, целую вечность помнил, а вот её лицо — забыл…

Когда он осознал себя, свет удалялся от него, уходил, исчезал в бесконечном мраке, и от этого стало так плохо, что хотелось вывернуться наизнанку. Он чувствовал, что где-то рядом есть настоящий, большой Свет, в котором никогда не бывает плохо, но именно этот — маленький, безудержно стремящийся куда-то, — очень важен для него. А это значит, нужно делать выбор.

И он принял решение.

Она ничего не знала, но никакое знание не остановило бы её сейчас. У неё была цель, и был зов: уже явственно звучащий, влекущий к себе, плавно нарастающий гул, изредка перемежаемый медленно гаснущими вибрациями. Чуть позже и он услышал его, и кажется, понял, что это означает, и поначалу устрашился, поскольку не хотел. Но продолжил лететь — ведь туда стремилась она, и это было единственным, что имело значение.

Гул уже занял всё пространство, он сам стал пространством, разделился на некое подобие сети, тонкие нити которой, подобно струнам, пульсировали в такт непрерывному звучанию. Вибрация возникала всё чаще, и при каждом её проявлении некоторые нити натягивались сильнее остальных. Мгновенно определив нужную, она полетела вдоль выбранной струны. Он последовал за ней, уже не стремясь догнать, но и не упуская из виду. Странное спокойствие снизошло на него. Вступала в силу предопределённость.

Когда нить внезапно раздвоилась, он нисколько не удивился. Дальше они шли каждый своей дорогой, параллельно друг другу, но цель пути по-прежнему оставалась общей.

Их струны одномоментно сильно натянулись, и он испугался, что они лопнут. Но сразу же вслед за этим по нитям пошли волны непрерывной вибрации, гул возрос многократно, стал нестерпимым, неотвратимым, втягивающим в себя — после чего всё залил мерцающий млечными искрами свет.

На этом старое время истекло. Наступила новая эра. Воцарилась тьма.

…Он знал, что ещё недавно являлся частью огромной воды, а потом стал маленьким островом, а потом несколько раз сменил форму, пока не остановился на нужной — и всё это время рос, рос и ширился, открывал новые возможности, узнавал себя заново. Мысль ворочалась в нём — всеобъемлющая, вмещающая всё. Он дал себе зарок, что сохранит её, донесёт до того момента, когда сможет сделать инструментом своего творения. Но вскоре понял, что вырос ещё больше — а вот мысль измельчала. Однако он не расстроился и придумал новую. А после — ещё и ещё. Впереди вечность. Времени хватит на всё. Ему здесь всё нравилось. А больше всего нравилось то, что она всё это время находилась где-то поблизости. Такая же огромная, как он. Целая вселенная.

Она открыла глаза. Большую комнату заливал мягкий рассеянный свет, идущий с прозрачного потолка. Ночь уже вступила в свои права, и усыпанное звёздами небо заглядывало в дом. Смотреть по сторонам было неинтересно, окружающее выглядело мутным и почему-то перевёрнутым. Досадливо вздохнув, она прикрыла веки, прячась от нового мира.

Услышав краткий шорох, Кир замер, боясь сделать выдох. Но никаких других звуков не последовало, и он осторожно переступил с ноги на ногу. Уходить не хотелось. Прошла уже неделя, а он до сих пор не верил, что всё это происходит с ним и на самом деле.