Мой внедорожник, новенький «Форд Раптор», летел по гладкому полотну автобана, которое то и дело вспыхивало полуденным знойным маревом. Жена, сидящая рядом, нажала на кнопку стеклоподъёмника, и салон автомобиля наполнился лёгким гулом. Порыв воздуха подхватил и отбросил тугую русую прядь с её щеки, завертелся между нами, как визгливый радостный щенок, чей хозяин только что переступил порог своей тесной викторианской квартирки, заставленной антиквариатом, фотографиями в дешёвых рамках и пахучими сосновыми шишками, купленными на распродаже в «Уиннерс». В узком пространстве, вбирая в себя резковатый запах свежей обивки, ветер задорно ударил меня по плечу и попытался забраться под подол белого с маками, «чайного» платья Эвы, но она вовремя хлопнула себя по коленям.
Я включил поворотник, и на трёхполосном шоссе вокруг нас мигом образовалось свободное пространство.
— Быстро подвинулись, — с долей самодовольства обратился я к Эве.
Она энергично кивнула:
— Ещё бы! Никто не хочет связываться с мистером Р-р-раптором!
Глаза её сияли. Она в очередной раз попыталась собрать длинные волосы в пучок, но пряди выскальзывали, струились, и Эва, встряхнув головой, подставила лицо солнцу и зажмурилась.
А я вдруг поймал себя на мысли: на такой скорости чужая жизнь запросто может хрустнуть под колесами, будто стекляшка. Любая чужая жизнь — она как стекло. Только своя — как хрусталь, свою ты держишь и крутишь, подставляя свету, только у своей так играют грани, и только на грани так остро чувствуется и красота игры, и смысл, и даже мимолётное удовольствие. И этот момент, в котором ты намеренно рискуешь, наполняет тебя соком жизни именно потому, что может оборваться прямо сейчас.
…Обрывая мысль, из динамиков брызнуло жизнерадостное кантри:
Бэби, бэби, без паники!
Доедай свои пряники.
Я костер разведу
и до гор доведу.
Я ж в романтике гуру.
Незамысловатые строки рассмешили нас обоих: мы представили одно и то же — ранчера в потёртых штанах и клетчатой рубашке, обхаживающего приезжую красотку.
Прищурившись от удовольствия, я положил ладонь на колено жены, слегка сжал и повёл руку вверх, не отводя глаз от дороги.
Эва, начавшая было какую-то фразу, шутливо шлёпнула меня по ладони:
— Ты меня совсем не слушаешь! Вот и верь мужчинам после этого. Вам всем нужно одно, и только для этих нужд ты меня используешь.
— Душа моя, — на полном серьёзе ответил я, — женщина как механизм: если её не использовать, она портится.
— Самовлюбленный балбес! — Эва рассмеялась и шлёпнула меня по плечу.
Конечно, она не обиделась. Она знала меня как никто другой. Знала — что бы я ни говорил и как бы ни троллил её феминистские порывы, если бы пришлось, я бы пошёл за ней по всем кругам ада.
Сейчас расскажу, почему я на ней женился. Я люблю тачки. Люблю скорость. Не раз бывало: катаюсь с новой девушкой, и стоит мне пару раз возмутиться (ладно, готов признать, что слишком громко и красочно) стилем вождения отдельных водятлов, как мне прилетает: «Ну что ты злишься?». Злюсь? Я в целом человек уравновешенный, но за рулём — итальянец. А итальянцы, как вы знаете, разговаривают руками. Даже за рулём. Даже на скорости сто пятьдесят километров в час.
А тут ехали с Эвой, и подрезал нас какой-то лось педальный. Я со всей силы нажал на гудок и показал ему средний палец, но пожелать радужной диареи во время секса не успел, так как услышал экспрессивное:
— Да чтоб тебе на голову мягкий балкон упал!
И — с характерным жестом в сторону лихача.
Через три месяца я сделал ей предложение. Но именно в тот момент подумал: вот она, единственная.
Так вот, я люблю скорость. В такую минуту я — единое целое с тяжёлым механическим зверем из стали и пластика. Он едва вписывается между двух жёлтых линий дорожной разметки, и, когда я включаю поворотник, вокруг мигом возникает пустое от машин пространство. Кто-то сбрасывает скорость, кто-то перескакивает на другую полосу. Мои руки и ноги — это продолжение его осей и передач, его зеркалами я вижу дорогу сразу в трёх направлениях, и я слышу его сердце, и чувствую его голод, и знаю, что только скорость может утолить его.
— Поговорим о тебе, ладно, — милостиво продолжила Эва.
Я откинулся на спинку удобного кресла, расслабил плечи. Вести эту машину было одно удовольствие.
— Дэйв вчера усрался от зависти, когда увидел мою новую тачку на парковке.
— Милый, ну что за слова, ты же писатель! — Эва напустила на себя строгий вид, но в глазах её так и скакали чёртики.
— Да ладно? Я — менеджер. Причём, позволю себе быть нескромным, топ-менеджер. Писательство — это хобби, не более того. Сама посуди, имеет ли смысл писать, если публика предпочитает дешёвую литературу? Читают Джо Пински, дерьмовое чтиво. Впрочем, этот автор на удивление гармонично развит. Он сам такое же дерьмо, как и его писанина. Такому балансу можно только позавидовать.
Эва пожала плечами:
— Чему тут удивляться? По большому счёту, Джо Пински это наглядный пример того, что популярно. Всё, что прикольно и не напрягает. Люди хотят уютной пустоты, как бы странно это ни звучало.
Мы свернули с шоссе на проселочную дорогу и через несколько минут подъехали к спуску на пляж. Я припарковал машину поближе к лестнице.
