Когда разливается Акселян - [6]

Уже наступила ночь. Тимер прислонился к одинокому столбу, оставшемуся от бывших ворот. Перед ним едва проглядывалась деревенская улица, застроенная небольшими домиками.

Где-то за околицей грохотала старая веялка. Неожиданно тишину ночи разорвали заливистые звуки гармошки. Охрипшие мужские голоса затянули нестройную песню.

Пение приближалось. Уже слышались тяжелые шаги. Из темноты вынырнуло четверо парней. Они шагали неуверенно, вразвалку.

«Небось первые парни в деревне!» — с иронией подумал Тимер и вышел им навстречу.

— А ну дай дорогу! Кто стоит на нашем пути? — Парни остановились. — Ты что, нас подстерегаешь?

От парней, еле стоявших на ногах, сильно разило водкой.

Тимер, отстранившись, брезгливо поморщился.

— Удрать от нас хочешь, трус? А ну, мальчики, огрейте его разок!

Вперед, часто икая, вышел невысокого роста толстячок с распахнутой на груди рубахой.

— Не имеешь пр-ра-а-ва!.. — выдавил он.

— Что вы, товарищи, никто к вам и не привязывается!

— Какие мы тебе товарищи? Мы что, вместе девок с тобой крали, вместе склады чистили?..

— Если товарищем назвался, то держи! — хрипло сказал другой парень и попытался засунуть в рот Тимеру горлышко пол-литры с водкой. — Пей до дна!

Тимер оттолкнул его, бутылка упала на землю и разбилась.

— Ах ты!.. — парни угрожающе начали окружать его. — Комсомолец, наверное! Ну-ка, проучим его, как и их секретаря.

— Не надо, бросьте его! — неуверенно сказал кто-то.

Но его не слушали…

Тимер чуть отступил, засунул руку в карман и… изумленные «смельчаки» вдруг увидели направленный на них блестящий револьвер. Его вручили Тимеру друзья-железнодорожники.

— Вах!.. — только и выдохнули они и тут же скрылись в темноте, гремя сапогами по каменистой дороге.

Тимер мысленно отругал себя за горячность. «Дурак, не успел появиться в деревне, как сразу нелепые «знакомства»! Нехорошо. Эти, наверное, и в колхозе-то не состоят…»

Кто-то тронул его за рукав.

За кем ты пошел, Шакир? — сказал негромкий голос. — А еще комсомолец, идем домой!

Тимер резко обернулся и увидел рядом с собой высокого худощавого парня.

— Во-первых, я не Шакир, — четко ответил он. — А во-вторых, кто ты сам такой?

Парень, увидев незнакомого, удивленно расширил глаза.

— Я секретарь комсомольской ячейки этой деревни Шараф Иртубяков, — наконец произнес он. — А ты из другой деревни?

— Я Тимер Янсаров, из вашей же деревни.

— Вот не узнал! — воскликнул Шараф. — Ты, видно, только что вернулся? Очень хорошо. А эти — наши местные «петухи». Плохие ребята, а тут еще с ними наш комсомолец связался.

— Вижу, не ахти твои дела, Шараф.

Стало почему-то тихо. Тимер прислушался и понял, что остановилась грохочущая веялка. Лишь на окраине еще пиликала гармонь.

Они долго сидели с Шарафом на бревнах и разговаривали.

— Жаль твоей матери, — печально говорил Шараф. — Не успел ты приехать: неделю, как похоронили. Похоронили по старинке, а что было делать, вся жизнь ее была связана с прошлым.

Тимер провел дрожащими пальцами по глазам и перевел разговор на другую тему.

— Как идут в колхозе дела?

— Да он лишь весной этого года организовался. Но не очень ладно дело идет. Полдеревни вне колхоза. Словом, тяжело еще, очень тяжело. Комсомольцев мало…

— А я, Шараф, работал на железной дороге, — привстав, горячо заговорил Тимер. — Представляешь, постоянное движение, соревнование бригад, интересная жизнь… Железная дорога это нервы земли!

— Надолго тебя отпустили?

— Я приехал насовсем. Маму вот только не увидел. Завтра пойду в райком комсомола просить работу. Может, в свою деревню пошлют.

— Это было бы хорошо!

— Эх, парень, хотелось бы свой колхоз подтянуть.

Ночевал Тимер у своего нового товарища. Беспокоить стариков и ужинать не стали, осторожно взобрались на сеновал и легли.

Шараф заснул почти мгновенно. А Тимеру не спалось. Думал он о своем ближайшем будущем, о матери, которую так и не повидал и с которой, будь она жива, так многое хотелось ему обсудить.

— Не шумите! Будем голосовать!.. — во сне кричал Шараф.

И лишь повернувшись на бок, он перестал храпеть и затих.

Заснул Тимер с первыми петухами, когда вместе с рассветом пришел на сеновал чистый утренний воздух. Во сне ему снился человек, что недавно обрызгал его водой. Тимер всматривается в него и видит, что это не человек, а большая черная собака с оскаленной мордой. Чья она? Неужели у Шарафа есть такая?.. Потом все исчезло, смешав окончательно сон и явь…

II

Вчера мимо купающегося Тимера проезжал на лихом коне знаменитый на всю округу бай Гарей Шакманов, который когда-то держал Кайынлы в своих руках.

Большую старую деревню Кайынлы раньше называли Бишара[3]. Наверное, так было правильней, так как густой березовый лес давно вырублен, торчат от него одни гнилые пни, а когда-то составлявшие деревню пять родов — кипчаки, бурзянцы, шакманы, буринцы и карьяппы — все еще существуют. Роды эти все время враждовали. Кипчаки считали себя коренными деревенскими башкирами: они и многочисленны и дружны. «Нет, мы коренные!.. — шумели шакманцы. — Наш род первым присоединился к России. Наш дедушка Шагали-шакман ходил к русскому царю…» Шакманцев прозвали родом «скряг», родом «я — сам». Кипчаки, наоборот, щедры и гостеприимны, отличаются широтой души и юмором. Они смеются над строптивостью шакманцев: «Велика важность, их дедушка к царю ходил! А наши деды из рода самого Урал-батыра, они знать не хотели никакого царя. Земля, по которой ходил тогда Шагали-шакман, скрывалась вся под водой».