Когда разливается Акселян - [31]

Шагали все равно было неспокойно. Сын бездельничал, кутил, женился да разводился, выискивая для того различные причины.

Одной Диляфруз парень признался:

— Ищу такую же красавицу, как ты, но не могу найти! Хоть бы отец скорее скончался… Тогда бы мы с тобой не расставались.

Началась германская война. Шавали не хотелось идти на фронт: и боязно, и Диляфруз жаль оставлять… Был бы отец отцом, нашел бы выход. Однако нет, старик его ненавидит и потому старается его скорее спровадить. Быть в походах, мол, издревле водилось, и коран то одобряет. Сам бы попробовал. Пришлось пойти на хитрость: Шавали изувечил себе ухо, и его в армию не взяли.

Но отец, старый волк, доложил о проделке сына земскому начальству. Шавали обвинили в умышленном уклонении от воинской повинности и отправили в ссылку. Там и началась его «липовая» деятельность. На язык — мастак, на работу — ленив. Скоро, пообщавшись с политкаторжанами, он начал разглагольствовать, что не хотел воевать, что мужику война не нужна, ему бы земли и прочее. Потом произошла февральская революция, за ней Октябрь… Записавшись в Красную Армию, он около трех месяцев служил ротным писарем.

В девятнадцатом году, умышленно поранив себе три пальца левой руки, он вернулся в Максютово. К тому времени отец уже умер, а Диляфруз сбежала в Сибирь с белогвардейским офицером. Имущество все пропало. Зато Шавали сейчас человек, пострадавший при царизме, «храбро» служивший в Красной Армии, бедняк, который начал работать в советском аппарате. Кое-кто заикался было об отце его — богаче. Шавали тогда действовал решительно…

«Кто испытал на себе царскую каторгу? Я! Кто, не щадя своей жизни, сражался в Красной Армии? Я! Да вы посмотрите на мои израненные пальцы! И все это для победы нашей любимой советской власти!..» Возразить против было невозможно.

Сначала Шавали работал секретарем сельсовета, затем перешел в волисполком. Тут он развернулся, выступал на каждом собрании: «Долой буржуев!», «Да здравствует мировая революция!». Он и внешне старался выглядеть соответственно: френч, красное галифе, на голове чапаевская шапка… У него появились влиятельные друзья, которые выдвинули его в аппарат кантисполкома. Правда, впоследствии, во время партийной чистки, его сняли с ответственной работы: разобрались в его мелкотравчатой сущности.

В районе сейчас он числился нештатным юристом в коллегии адвокатов. Измельчал человек, измельчал, хоть большим никогда и не был. Жил обманом, искал счастья в благополучии, но все впустую. Однако постоянно пытался набить себе цену.

В этот день Шавали от нечего делать играл, как обычно, с женой в карты. Гамиля, хоть и не блистала, как Диляфруз, красотой, но была женщиной своенравной и сама вела хозяйство. Без ее крепкой руки дом Шавали был бы пуст. Эта худощавая женщина трудолюбива, на много лет моложе мужа, но выглядит гораздо старше. Родом из деревни, она не умела ни читать, ни писать, но деятельности ее позавидовал бы каждый: за неделю раньше других знает она, когда и что будет в районном магазине… Лучший товар, попав в ее руки, тут же продается втридорога, и никто из соседей об этом не успевает узнать. Она и мужу помогает в работе, добывая тем, с кем он ведет дела, редкие вещи. Мясо и масло в ее доме круглый год. Этим она и нравится Шавали… На глупую он давно бы махнул рукой. Даже в картах Гамиля обыгрывает мужа, вот и сейчас пятьдесят раз щелкнула мужа в лоб. Бесплатно она не любит работать…

Услышав шаги за дверью, они мгновенно спрятали карты. Шавали раскрыл толстую книгу, которую читал не один уже год и, видно, до конца жизни не дочитает. Гамиля начала подкладывать угли в остывший серебряный самовар…

Дверь распахнулась, на пороге показался Хаммат.

Шавали устало потянулся, потер якобы покрасневшие глаза и протянул руку молодому человеку.

Хаммат рассказал про свою историю.

Шавали, не прерывая, внимательно слушал его, лишь изредка кивал головой и многозначительно крякал. Потом встал и, походив по комнате, заметил:

— По всей видимости, дело закончится судом. Но ты не горюй, что-нибудь придумаем. Но знай одно, выкладывай на суде все, что сказал мне. Этот Султанов слишком стал заноситься, сторонится близких друзей. Надо бы его поприжать. Пусть ты ему свояк, жалеть его не стоит. Вслед за утопленником на дно не пойдешь. Главное, выходи из воды сухим сам. Он, начальник, приказал — ты, простой колхозник, сделал. Остальное все сам налажу…

— Спасибо, Шавали-агай, за добрый совет!

— Ради отца твоего все сделаю, хороший был человек. Он умел жить и других не обижал. На таких мы должны равняться.

— Я стараюсь, агай, стараюсь! Кто же не пойдет по следам своего отца?..

Во время ужина Хаммат как бы между прочим заметил, что в следующий свой приезд прихватит с собой барана…

Спать легли поздно. Хозяйка постелила гостю на лучшем месте, не пожалела мягкой подушки и хорошего одеяла.

— Дело клеится, — ночью шепнула Гамиля мужу. — Целый баран!

— Маловато, — поморщился Шавали.

— Ну и мешок муки в придачу. Ты только проверни это дело, а уж пощипать его я сумею.

И они оба тихо рассмеялись.

IX

Сакай Султанов ни спал, ни бодрствовал в это время. Тело болело, на нем не было живого места, голова словно залита свинцом. Хотелось ополоснуть ее холодной водой, напиться горячего чая. Но нет сил поднять грузное мешковатое тело…