Когда пройдет пять лет - [4]

Шрифт
Интервал

Подожди! Хоть минутку! Покуда
оборву лепестки у цветка!

Отрывает розу от венка и гадает, обрывая лепестки.

Я пойду один. Тихо-тихо.
Ты ведь дашь мне взглянуть на свет…
Только лучик – и мне бы хватило…

(Обрывая лепестки.)

Да, нет, да, нет, да…

Голос.

Нет.

Мальчик.

Так и знал я, что нет!

Рука тянется к Мальчику. Он падает. После исчезновения Мальчика свет становится обычным. Из-за ширмы выходят трое. Они оживленны, им жарко. У Юноши голубой веер, у Старика – черный, у Друга – ярко-красный.

Обмахиваются.

Старик. Это еще не все.

Юноша. Да, не все.

Друг. И этого довольно. Ты все равно не спрячешься от грозы.

Голос (за сценой). Сын мой! Сын мой!

Юноша. Господи, что за день! Хуан, кто это кричит?

Слуга (входит, как всегда, на цыпочках и говорит тихо). У консьержки умер сын, сейчас его хоронят. Мать плачет.

Друг. Это естественно.

Старик. Да, конечно. Прошлое проходит.

Друг. Но не прошло!

Спорят.

Слуга идет к противоположной двери.

Слуга. Сеньор, не могу ли я взять ключи от вашей спальни?

Юноша. Зачем?

Слуга. Дети забросили на крышу веранды мертвого котенка, я должен убрать.

Юноша (устало). Возьми. (Старику.) Вам его не переспорить.

Старик. Я и не собирался.

Друг. Неправда. Собирались. Не собирался я, потому что знаю точно, что снег холодный, а огонь жжет.

Старик (с иронией). Соответственно.

Друг (Юноше). Тебя обманывают.

Старик, вертя в руках шляпу, пристально смотрит на Первого Друга.

Юноша (с силой). Это ничего не меняет во мне. Так я устроен. Но тебе не понять, как можно ждать пять лет, и любовь все крепче, а ты все истерзанней и богаче.

Друг. Незачем ждать.

Юноша. Ты думаешь, я могу справиться с реальными вещами, с препятствиями, которые возникают и которых становится все больше, не причинив боли другим?

Друг. Сначала – ты, потом другие.

Юноша. Ждешь, и узел развязывается, а плод созревает.

Друг. Лучше я съем его зеленым, а еще лучше – сорву цветок и суну в петлицу.

Старик. Неправда.

Друг. Вы слишком стары, чтобы это понять.

Старик (сурово). Всю жизнь я боролся за то, чтобы зажечь свет в самых темных закоулках. А когда люди хотели свернуть шею голубке, я схватил их за руку и дал ей улететь.

Друг. И, натурально, охотник умер с голоду!

Юноша. Благословен голод!

Из двери слева появляется Второй Друг. На нем белоснежный шерстяной костюм, белые туфли и перчатки. Если для этой роли не найдется очень молодого актера, ее может играть девушка. Костюм должен быть весьма странного покроя – огромные голубые пуговицы, жилет, кружевное жабо.

Второй Друг. Благословен, когда есть черный хлеб, оливки и затем – сон. Долгий сон. Без пробуждения. Я все слышал.

Юноша (удивленно). Как ты вошел?

Второй Друг. Как вздумалось, через окно. Мне помогли двое детей, мои большие друзья. Мы с ними подружились, еще когда я был маленьким, и они меня подсадили. Сейчас будет ливень, но чудесный, тот же, что лил в прошлом году. Было так сумрачно, что у меня пожелтели руки. (Старику.) Вы помните?

Старик (желчно). Я ничего не помню.

Второй Друг (Другу). А ты?

Первый Друг (серьезно). И я.

Второй Друг. Я был еще маленьким, но помню все.

Первый Друг. Видишь ли…

Второй Друг. Этот дождь мне видеть уже незачем. Дождь – это так прекрасно. В школу он вбегал со двора и разбивался о стены на крохотных голых женщин, которые жили в каплях. Неужели вы их не видели? Когда мне было пять… нет, когда мне было два… нет, нет, мне был год, только год. Чудесно, правда? Так вот тогда я поймал одну из этих капельных женщин и два дня держал ее в аквариуме.

Первый Друг (насмешливо). И она подросла?

Второй Друг. Нет, она стала еще меньше, совсем девочкой, как и должно быть, как всегда и бывает, и становилась все меньше и меньше, пока не стала каплей воды. И пела она песню…

О, верните крылья,
мне пора.
Умереть,
как умерло вчера.
Умереть
задолго до утра.
Поднимусь на крыльях
по реке.
Умереть
в далеком роднике.
Умереть
от моря вдалеке.

И теперь я пою ее все время.

Старик (зло, Юноше). Он совершенно сумасшедший.

Второй Друг (услышав). Сумасшедший? Потому что не хочу сделаться больным и морщинистым, как вы? Потому что я хочу прожить свою жизнь, а у меня ее отбирают? Я не хочу вас знать. Я не хочу видеть таких, как вы.

Первый Друг (пьет). Все это – только страх смерти.

Второй Друг. Нет. Сейчас, когда я шел сюда и только начинался дождь, я видел, как хоронили мальчика. Я хочу, чтобы и меня так похоронили, в таком же гробике, и чтобы вы шли за ним наперекор грозе. Но мое лицо… оно мое, а у меня его крадут. Я был маленьким и пел, а теперь внутри меня бродит такой же старик, как вы, держа наготове две или три маски. (Вынимает зеркало, смотрит.) Нет, все-таки нет, все-таки я еще вижу, как я сижу на черешне… в серой матроске… в серой матроске с серебряными якорями… Боже мой! (Закрывает лицо руками.)

Старик. Платья рвутся, якоря ржавеют, и так без конца.

Второй Друг. Пожалуйста, не говорите так!

Старик (с воодушевлением). Рушатся дома.

Первый Друг (с силой, как будто защищается). Дома не рушатся.

Старик (невозмутимо). Гаснут глаза, и острый серп срезает прибрежные камыши.

Второй Друг. Конечно! Все это случится.

Старик. Нет. Все это уже случилось.

Второй Друг. Прошлое спокойно. Как вы можете этого не знать? Только будить его надо очень нежно. Иначе через четыре или пять лет возникает провал, куда мы все падаем.


Еще от автора Федерико Гарсиа Лорка
Испанские поэты XX века

Испанские поэты XX века:• Хуан Рамон Хименес,• Антонио Мачадо,• Федерико Гарсиа Лорка,• Рафаэль Альберти,• Мигель Эрнандес.Перевод с испанского.Составление, вступительная статья и примечания И. Тертерян и Л. Осповата.Примечания к иллюстрациям К. Панас.* * *Настоящий том вместе с томами «Западноевропейская поэзия XХ века»; «Поэзия социалистических стран Европы»; «И. Бехер»; «Б. Брехт»; «Э. Верхарн. М. Метерлинк» образует в «Библиотеке всемирной литературы» единую антологию зарубежной европейской поэзии XX века.


Чудесная башмачница

«Я написал „Чудесную башмачницу“ в 1926 г… – рассказывал Федерико Гарсиа Лорка в одно из интервью. – …Тревожные письма, которые я получал из Парижа от моих друзей, ведущих прекрасную и горькую борьбу с абстрактным искусством, побудили меня в качестве реакции сочинить эту почти вульгарную в своей непосредственной реальности сказку, которую должна пронизывать невидимая струйка поэзии». В том же интервью он охарактеризовал свою пьесу как «простой фарс в строго традиционном стиле, рисующий женский нрав, нрав всех женщин, и в то же время это написанная в мягких тонах притча о человеческой душе».


Дом Бернарды Альбы

Как рассказывают родственники поэта, сюжет этой пьесы навеян воспоминаниями детства: дом женщины, послужившей прототипом Бернарды Альбы, стоял по соседству с домом родителей Гарсиа Лорки в селении Аскероса, и события, происходящие в пьесе, имели место в действительности. Драма о судьбе женщин в испанских селеньях была закончена в июне 1936 г.


Стихи (2)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Марьяна Пинеда

Мариана (Марьяна) Пинеда – реальная историческая фигура, героиня освободительной борьбы, возродившейся в Испании под конец так называемого «черного десятилетия», которое наступило за подавлением революции 1820–1823 гг. Проживая в Гранаде, она помогла бежать из тюрьмы своему двоюродному брату Федерико Альваресу де Сотомайор, приговоренному к смертной казни, и по поручению деятелей, готовивших восстание против правительства Фердинанда VII, вышила знамя с девизов «Закон, Свобода, Равенство». Немногочисленные повстанцы, выступившие на юге Испании, были разгромлены, а революционный эмигранты не сумели вовремя прийти им на помощь.


Донья Росита, девица, или Язык цветов

Пьеса впервые поставлена труппой Маргариты Ксиргу в декабре 1935 года в Барселоне. По свидетельству брата Гарсиа Лорки, Франсиско, поэт заявлял: «Если зритель „Доньи Роситы“ не будет знать, плакать ему или смеяться, я восприму это как большой успех».