Когда прольется кровь - [10]

Городовой яростно ругается, пинает ее. Носок башмака попадает собаке под брюхо. Удар не очень сильный, но Магвер раскрывает рот. Собака обнажает клыки.

Она ворчит и с лаем принимается скакать вокруг мужчин. Городовой отгоняет ее, хватает палку, замахивается, но собака увертывается от удара…

— Хватай его! — орет Родам. Он хрипит, голос пропитой, горло стиснуто спазмой. Слишком много было пива прямо из подвалов.

Он тоже пытается пнуть собаку и с трудом удерживает равновесие.

Вот уже и другие собаки, заинтересовавшись дракой, поднимают лай. Но с места не двигаются. Просто наблюдают за скачущими людьми и прыгающим вокруг них зверем.

Собака хватает зубами ногу стражника. Магвер чувствует во рту шершавость шерстяной штанины, мягкость тела, тепло крови. Палка бьет его по шее. Собака с воем отскакивает. И снова кидается вперед, на сей раз на Родама. Прыгает. Родам пытается схватить ее под уши. Так следует бороться с собаками. Схватить за вздыбленную шерсть, перевернуть противника, бросить на землю и придавить. Именно так надо сделать. Но он пьян и медлителен, впрочем, ему всегда недоставало прыткости.

Клыки добираются до горла Родама. В нос собаки ударяет запах крови, ее липкости и жара, запах умерщвляемой плоти. Городовой охаживает собаку палкой, бьет ногами, второй поспешает ему на помощь.

Кровь хлещет на ноздри и морду. На щеки и лоб. Боль в переламываемом палкой позвоночнике. Пальцы сжимают колени. Предсмертный вопль собаки. Стон человека. Жар камня под языком. И возвращение. Возвращение. Возвращение…

* * *

Магвер открыл глаза. В ста шагах от него люди наклонились над мертвым Родамом и загрызшей его мертвой собакой.

5. БЕЛИЧЬИ ХВОСТЫ

Полтора десятка бойцов вышли в первый день на плац, однако лишь восьмерым суждено было стать победителями и назавтра принять участие в заключительном бое.

Несмотря на то что поединки начинались на рассвете, трибуны были постоянно забиты людьми. Некоторые прошли и по четыре дюжины верст, чтобы теперь иметь возможность любоваться теми, кто состязается в силе и ловкости. Пока что турнир проходил спокойно: никто не погиб и лишь нескольких пришлось унести с поля боя.

Дорон пришел на плац утром, уселся на своем месте и, как обещал, наблюдал за всеми боями братьев-бортников. Ильоми выиграл два поединка, в третьем проиграл одному из вышедших на ристалище Шершней. Шершни, несомненно, были лучшими бойцами во всех окрестных краях. Они рождались, вырастали и умирали воинами. Это была обособленная каста — каста мужчин и женщин, всецело послушных приказам Матерей. Безгрудые женщины с мужским строением тела, мускулистыми руками и ногами, резкими чертами лица, жесткими движениями. Дважды в жизни они беременели и всегда приносили двойняшек: двух мальчиков или мальчика и девочку. После родов возвращались в строй, сильные, как мужчины, и как мужчины — жестокие. Забеременеть они могли только от гвардейцев, которые, кстати, не могли зачать потомства ни с какой другой женщиной.

Так они жили всегда, сколько существовал Город Ос, сколько владели Землей Ос Матери. Гвардейцы — человеческая раса, хоть и враждебная другим. Они не способны ни на что, кроме борьбы. Их песни просты и монотонны, язык — убог, обычаи — дикие. Но в бою противостоять им не мог никто.

Именно они, напоенные Мощью Земли Родительницы и Внешнего Круга, обеспечивали Гнезду безопасность. Ежегодно Шершни устраивали кровавые облавы на окрестные народы. Под их ударами давным-давно пало могущество Даборы и Круга Мха, погибли Матери Лесистых Гор. Именно они возвели на трон первых наместников, а потом, когда Лесистые Горы попытались сбросить ярмо Гнезда, утопили бунты в потоках крови.

Так говорили Шепчущие.

Главная трибуна пока пустовала. Завтра, когда вознесется Длань Гая награда победителю турнира, — прибудут Пенге Афра и эйенни, спустятся князья всех провинций Лесистых Гор и стекольные мастера из Увегны. Сейчас же здесь сидели лишь Дорон и два-три десятка гвардейцев. Шершни молчали, изредка перебрасывались несколькими словами, а порой из их глоток вырывалось злобное бурчание. И тогда, как заметил Дорон, начинали гудеть все. Даже когда на плац выходил кто-то из их братии, Шершни не вставали, не кричали — просто смотрели чуть более внимательно. А в их глазах не было радужек.

Постепенно трибуны заполнялись.

Толпа ликовала. Люди приходили целыми семьями, родами, кланами. Когда на ринге оказывался кто-нибудь из близких, они вскакивали с мест, орали, плевались. Порой, если болельщики соперников оказывались слишком близко, возникали потасовки. Тогда встревали городовые, раздавая удары палками налево и направо, и быстро восстанавливали порядок.

Дорон едва заметно улыбался. Он любил посидеть на трибуне, поглядеть на состязающихся. Иногда немного сожалел, что ему с ними уже не сойтись. После того, что ему напророчили, он поклялся никогда не вступать в бой с человеком, потому что во время боя можно запросто погибнуть. Он не участвовал в поединках давно, но наверняка смог бы победить любого из этих юных бойцов.

Много раз Дорона просили стать турнирным судьей, но он всегда отказывался. Судья должен следить за тем, чтобы противники придерживались правил поединка. Именно судья прерывал бой, если один из бойцов уже безусловно доказал свое превосходство, но еще не успел нанести сопернику серьезных увечий. Дед Дорона рассказывал, что когда-то судей не было. Противники бились до тех пор, пока один из них не просил пощады или же был уже не в состоянии подняться с земли. В те времена многие здоровые и сильные мужчины погибали либо возвращались домой калеками. Впрочем, кому какое дело до того, сколько юношей теряло здоровье на Даборских турнирах в те времена, когда прадед Дорона был еще мальчишкой? Именно тогда в роду Афров вспыхнула борьба за власть. Братья убивали братьев, сыновья погибали от рук отцов, дочери приканчивали матерей. И каждый новый бан являлся с поклоном к стоящим в Круге Мха гвардейцам и делал приношения Городу Ос. Если б не это, он за два месяца потерял бы власть. Так было всегда со времен большой войны. Богачи Даборы могли бороться друг с другом за власть, могли плести заговоры. Армия Гнезда никогда не поддерживала ни одного из них, но от каждого победителя требовала дани и послушания. Некоторые осмеливались бунтовать: Харпор Большой, Мои Ияш, Грау Коваканн. О них слагают песни, которые пересказывают Шепчущие, поют у костров дровосеки и крестьяне. Харпор погиб на кресте. Мона насадили на кол. Грау принесли в жертву Внешнему Кругу. Предварительно каждому вырвали глаза, языки, отрезали пальцы рук и ног, содрали скальпы. Это случилось давно, очень давно, уже много поколений никто не бунтовал. Ни один владыка.