Когда приходит ответ - [19]

— Цирлих-манирлих, красота!

Мартьянов с озабоченным видом, отстраняя других, подхватывал осторожно каждый блок и нес, как драгоценный сосуд, на стол.

На этом большом столе в полуподвале были испробованы все узлы немецкой аппаратуры, проанализирована схема, обласканы пальцами аккуратные детали. Мартьянов и Карпенко удивлялись, как же все чисто, аппетитно сделано. Аппараты работали исправно, с осечками не чаще, чем полагается при всякой телемеханике. Их поставили для связи с одной из подстанций, и после неизбежных наладок и подстроек диспетчеры с новшеством как будто примирились. Во всяком случае, они ругали эту аппаратуру не больше, чем любую другую.

Ну что ж, новинка пришлась к месту, все довольны. Еще один маленький успех его излюбленной телемеханики.

Но Мартьянов изнывал от сомнений. То и дело разворачивал он схему немецкой установки и пожирал ее долгим взглядом.

— Что можно сказать об этой схеме? — подзывал он Вадима Карпенко.

Ничего, работает…

А вот это? — тыкал он пальцем в линии проводов.

Обычно, как полагается. Четыре провода.

— То-то, именно четыре! — торжествовал Мартьянов. Карпенко не любил, когда Григорий Иванович принимался донимать его загадочными вопросами. Но знал: если Мартья нов начинает говорить загадками, значит, у него что-то «постукивает».

Да, у него «постукивало». Только он сам еще неясно понимал, что тут можно сделать. Пока одни сомнения. Вот эти линии связи, прочерченные на схеме между диспетчерским пунктом и подстанцией. Четыре тонких пунктира, которые можно увидеть на каждой подобной схеме. К ним уже привык глаз — всюду так. Чтобы осуществить телемеханическую связь подстанции с диспетчерским пунктом, надо протянуть четыре линии. Общая истина.

Вот тут Мартьянов и остановился. Четыре линии! Тоненькие черточки на бумаге. Но так только на бумаге. А на самом деле… Каждая линия — это тяжелые металлические провода на десятки и сотни километров, это огромные работы по прокладке, столбы, траншеи, защитные устройства… И каждая такая линия — это лишние перебои, утечки, обрывы… Нет, это вовсе не такое уж достижение техники — четыре линии. Подумаешь, общая истина! Она слишком дорого стоит, эта истина. И неужели она так неприкосновенна?

А если бы… Бесцеремонная, абсурдная мысль: а если бы сократить количество линий? Не четыре, а две. Всего лишь две.

Удивительно даже, как много могут означать иногда каких-нибудь два провода. Неплохой был бы скачок вперед, через барьеры телемеханики. Воображение уносило его на радужных волнах.

Мартьянов пробовал искать в иностранных каталогах и проспектах: нет ли похожих решений с проводами меньше четырех? Но везде была узаконенная истина: четыре провода, и не меньше. Тот чужой мир, стоявший за каталогами и проспектами, как бы отвечал ему с безжалостной прямотой: не нравится — не бери, а хочешь, попробуй сделать лучше… если сможешь!

Оставалось лишь одно: у себя за монтажным столом ответить на этот вызов, ответить на собственные сомнения, разложив задачу по косточкам электрической анатомии.

И едва он попытался убрать хотя бы один провод — потянул за одну лишь ниточку, — как все рассыпалось. Как кирпичики. Вся схема потребовала перестройки, перетасовки, новых, совсем новых узелков. Все те же одинаковые элементы: искатели, реле, ключи. Но их можно бесконечно по-разному соединять, использовать и так и этак, — и каждый раз получать другое действие, открывать другие возможности. Все дело в том, как ими играть, этими элементами, особенно реле, которые могут образовать своими пружинистыми лапками какие угодно сочетания замыкающих и размыкающих контактов. От этих контактов зависит: как, куда, в какой момент пойдут сигналы диспетчерской связи.

Как отчаянный картежник, погружался Мартьянов в эту долгую, часами напролет, утомительную игру. Выкладывал всё новые и новые карты. Наброски на бумаге. Перестановка деталей на столе. Он старался выжать из них именно то, что ему хотелось, его главный выигрыш. Две линии вместо четырех, простота вместо сложности.

Он шел ощупью, от опыта к опыту, к тому, что ему смутно мерещилось, терзая Вадима Карпенко и двоих монтажников вариантами, пробами, переделками.

— Друзья, как не садитесь… — нараспев декламировал себе под нос Вадим Карпенко, когда Мартьянов, уж в который раз, затевал перестановку в макете: эти реле сюда и сюда, а эти после тех…

Григорий Иванович всем видом показывал, что классические намеки на него не действуют. Опыт должен следовать за опытом, проба за пробой, пока не будет все до конца выяснено. Но конца никогда не будет! Возможно… Какая-то жестокая насмешливость овладевала им в такие часы. Он не хотел видеть, что кто-то может устать, что кому-то может надоесть до одури. Анатомия на столе была единственным способом доказательства. Доказать правоту того, что он задумал.

Отойти от монтажного стола Мартьянов решался лишь в те минуты, когда необходимо было что-то заново обдумать, порисовать на чертежиках. «Покурим!» — объявлял он тогда. Сам он не курил, и потому это было как бы милостивым разрешением для других.

Иногда такое «покурим» могло длиться и часами и днями, пока не приходил в голову какой-нибудь новый ход, новое сочетание элементов. Надежда что-то еще выжать.