Когда отцветают травы - [23]

Пройдя мимо пакгаузов, складов и многочисленных штабелей леса и бетонных свай, Иволгин добрался до ворот комбината. Территория его была залита электрическим светом. Высоко на башнях-турмах шаровыми молниями вспыхивали огни электросварки. Гремело железо, звякали башенные и мостовые краны, слышалось привычное слуху Иволгина «вира помалу!» По асфальтовому полотну сновали автокары, шли люди. Пробравшись в сушильный цех, Иволгин осмотрел монтирующийся агрегат, а потом спустился в бассейн, где будет промываться целлюлоза. Сроки сдачи бассейна миновали вчера, но из-за нехватки облицовочной плитки рабочие не справились с заданием.

Поговорив с облицовщиками, он отправился на ТЭЦ, где было чисто и уютно. Дежурный инженер-энергетик, рослый парень в комбинезоне, повёл начальника к генераторам, пультам управления и на ходу рассказывал, что прошлой ночью вышел из строя второй генератор, что пришлось вызывать бригаду электриков, но к утру все исправили. Иволгин спросил:

— Пятый генератор исправен?

— Исправен.

— Возможно, сегодня ночью он будет работать на колхоз «Луч».

— Я слышал об этом. А как у них линия?

— Линия готова. Я был в колхозе.

Когда Иволгин возвращался домой, оранжевая заря стала лимонно-желтой, чуть заметной. Григорий Иванович шел по тротуару, погрузившись в размышления.

Скрипнув тормозами, остановился самосвал. Видно было, как водитель прикуривал в кабине. Иволгин подошел, сказал:

— Подбрось-ка меня домой.

— Есть, товарищ комдив! — весело отозвался шофер.

«Черти! — улыбнулся Иволгин. — С легкой руки Солодовникова, видно, мне всю жизнь быть комдивом!»

5

В прихожей было темно, Иволгин включил свет, разделся, потом погасил лампочку и, войдя в комнату, служившую столовой и гостиной, в удивлении замер у порога. Он еще не успел ничего разглядеть, но на него неожиданно дохнуло чем-то далёким, давно пережитым и перечувствованным и… тревожным.

В комнате царил полумрак. На круглом столе, покрытом старой немецкой плащ-накидкой с коричневыми кляксами по серо-зеленому полю, стояла коптилка — сплюснутая наверху гильза от сорокапятимиллиметрового снаряда с фитилем, который слегка коптил. Солодовников сидел, сгорбившись, закрыв лицо руками, в застывшей позе. Перед ним — раскупоренная, но не начатая бутылка с коньяком, большая банка с консервами. На газете — горкой ломти черного хлеба. В сторонке громоздилось что-то завернутое в кусок байкового одеяла.

— Эй, старина! Ты что придумал? — спросил Иволгин, и Солодовников, вздрогнув, стал протирать заспанные глаза.

— Ужин. Я приготовил тебе фронтовой ужин, — сказал он, испытующе глядя прямо в глаза комдива и силясь угадать, не очень ли он переборщил, накрыв стол таким образом.

Комдив тихо подошел к столу, все еще удивляясь.

— А это зачем постлал? — кивнул он на плащ-накидку.

— Она трофейная… — виновато ответил ординарец.

— Ладно, — бросил комдив, садясь за стол. — Наливай по наркомовской.

— Есть наливать по наркомовской! — отозвался ординарец и налил коньяк в эмалированные кружки.

Комдив взял алюминиевую ложку, кусок хлеба и стал намазывать на него свиную тушенку, как когда-то давным-давно… Солодовников с сосредоточенным видом проделал то же самое.

— За нашу победу! — сказал комдив.

— За победу! — отозвался ординарец.

Выпив коньяк, закусили тушенкой.

— Славно придумал, старина! — похвалил комдив. — Двадцать лет назад нас с тобой ранило…

— И двадцать лет назад был ваш день рожденья. Сегодня вам стукнуло сорок три.

— Ты тогда подарил мне портсигар…

— А помнишь, комдив, нашу любимую песню?

— Если бы гитару… — пожалел комдив.

— Гитара есть! Вот она. — Солодовников подал ему гитару, которую до сих пор прятал под столом.

Комдив уже больше не удивлялся.

— А ну-ка, ну-ка! — глаза его загорелись.

Взяв гитару, он попробовал строй и запел. Ординарец вторил ему чуть дребезжащим баском:

Ночь стоит у взорванного моста,

Конница запуталась во мгле…

Парень, презирающий удобства,

Умирает на сырой земле.

Теплая полтавская погода

Стынет на запекшихся губах,

Звезды девятнадцатого года

Потухают в молодых глазах.

Когда песня кончилась, комдив положил гитару и долго молчал, сосредоточенно дымя папиросой. Потом он заметил нечто, завёрнутое в кусок байкового одеяла.

— Это ваш завтрак, товарищ комдив, — сказал ординарец.

— Но сейчас ночь.

— Не беда. Вы утром не успели позавтракать. Я хранил этот котелок в одеяле и ждал, когда вы приметесь за крупнокалиберную кашу с мясными консервами. Но вы не соизволили уделить ей внимание. Вы поскакали верхом, когда лучше было бы передвигаться перебежками… Молодечество! Извольте теперь съесть эту кашу!

Комдив покачал головой, улыбнулся и взял ложку.

Потом они допили коньяк. Ординарец стал прибирать на столе, и в эту минуту зазвонил телефон. Комдив снял трубку. Звонил дежурный инженер с ТЭЦ.

— Разрешите врубить свет колхозу «Луч»?

— Сообщение о готовности линии подтверждено?

— Да.

— Ну, врубай! — приказал комдив.

Он положил трубку, подошел к окну, откинул штору и посмотрел вдаль, в разлив огней, к которым в эту минуту прибавилось много новых.

Рядом стоял Солодовников. Иволгин обнял его за плечи и сказал негромко:

— Вот так-то, старина!