В комнате повисло молчание, затем кто-то кашлянул, и снова загудели возбужденные голоса, толкующие про деньги, хорошие поля, нетронутую природу, кузена, чей друг открыл таверну, двух братьев, держащих скобяную лавку в Питтсбурге, и сестру, которая удачно вышла замуж — у нее даже ирландская служанка прибирает в доме.
Сладкие мечты закружили мне голову, как ветер кружит сухой лист: я возвращаюсь в Опи в прекрасном платье и в шляпе с пером. Покупаю Дзие трехкомнатный дом с резной деревянной дверью, на кухне новые кастрюли, фарфоровые тарелки с рисунком и пол выложен плиткой. Дети, которые родились уже после моего отъезда, дергают матерей за подол и спрашивают: «Кто эта американская дама?» Все вокруг радуются мне, улыбаются приветливо, и я счастливо обустраиваюсь в собственном доме.
— Уедешь за океан — станешь иностранкой, — медленно завел крючконосый, — даже если вернешься богачкой. Старые друзья выманят у тебя твое американское золото. Так случилось с моим дядей. Теперь у него нет денег даже на то, чтобы снова уехать. Он продал все, что мог, и снова нанялся поденщиком к землевладельцу.
— Ирма, — негромко спросил Аттилио, — вы все еще хотите ехать в Кливленд, даже если Карло?.. — он замялся и умолк.
Я знала, что он хотел сказать. Даже если Карло там нет. Я закрыла глаза. Названия американских городов перепутались в моей голове, как мотки яркой пряжи на лотке у торговца. И вправду: если я не уверена, что сумею найти там Карло, то можно поехать в любой другой город. Но нет, Кливленд уже накрепко вшит в мои планы.
— Да, хочу. Если там есть горы и работа.
— Я думаю… — начал Аттилио.
— Горы там есть, — заявил Сальво. Лучия спросила, откуда он это знает, и он вдарил кулаком по столу, как отец, когда Карло в чем-то ему перечил. — Клилен построен в горах!
— Кливленд, — поправил учитель.
Зимний ветер, порывистый и резкий, то задует, то вдруг утихнет, чтобы снова налететь уже с другой стороны. Так и разговор за столом переменился, речь пошла о местных делах. Неурядицах с землевладельцем, правах на воду, ценах на зерно.
Учитель закончил письмо и поставил подпись: «Твой любящий брат, Карло Витале». Отдал его мне, аккуратно заткнул чернильницу и надел плащ. Я дала ему две лиры, и похоже, не ошиблась, раз он взял деньги без всяких возражений.
— Прощайте, Ирма, — серьезно произнес он. — Храни вас бог в Америке.
Соседи потянулись вслед за ним. Кто-то сунул мне образок в руку, женщины шептались про знакомых, что уехали за океан и сгинули. Мне сочувственно пожимали руки и просили: «Встретишь там Доменико ди Пьетро, скажи, что мы беспокоимся. Молимся о нем каждый день». Просили передать привет старику со шрамом на подбородке и Антонио — у него бельмо на глазу, ни с кем не спутаешь.
— У Франческо точно такие же волосы, как у меня, — уверяла темноволосая кудрявая женщина, сняв платок, чтобы я как следует их разглядела. — Он в Бостоне. Пусть напишет мне.
Я обещала, что постараюсь все исполнить. Господи, да мне бы хоть Карло там отыскать.
Наконец все ушли. Лучия набила сеном большой холщовый мешок и положила на деревянный стол.
— Будешь спать тут, Ирма.
Все улеглись, и она загасила огонь.
Я прошептала молитву и устроилась поудобней, смутно различая очертания шестерых спящих людей, трех кошек и щенка пастушей собаки. Аттилио храпел. В темноте я услышала голос Дзии, совсем рядом: «По крайней мере, сегодня у тебя есть теплая постель. Ты умница, девочка. Может, ты и выйдешь замуж за Федерико. Все лучше, чем за Габриэля или старого Томмазо. Доброй ночи, Ирма».
На мгновение я ощутила ее запах, потом он растаял. Тьма наполнилась вздохами и шорохами. В углу кошка убила крысу так ловко, что ее последний хрип был похож на короткий треск сухой ветки. Я достала вышитый рисунок Опи и провела по нему пальцами. Вот дом сапожника, вот стена и пригорок, с которого я последний раз видела Карло, отсюда дорога делает отворот наверх, к нашему дому. Я уткнулась лицом в расшитый лоскут, и сон сморил меня.
Лучия подняла нас до рассвета. Она поставила на стол хлеб, лук и разбавленное вино, а нам с Аттилио завернула в дорогу сыр и сушеные фиги, отказавшись от моих денег.
— Прибереги для Америки, — сказала она и поцеловала меня.
Я махала ей рукой из повозки, пока дом не скрылся за длинным пологим откосом.
— У вас есть сестра, Ирма? — спросил Аттилио.
— Нет.
— Жалко.
— Лучия умеет читать?
— Нет, но если вы напишите, учитель прочтет ей письмо.
Мне, конечно, придется заплатить писцу. За те несколько уроков, что преподал нам отец Ансельмо, мы научились разбирать две-три молитвы и могли с трудом вывести свое имя. Надо будет отыскать где-нибудь на площади в Америке писца.
«О чем нам писать? — фыркнул Карло, когда я посетовала, что мы почти безграмотные. — В Опи один год похож на другой, и так вся жизнь. Никакой разницы. И между нами никакой разницы.
Я возразила, что это вовсе не так.
— Бывают голодные годы, а бывают хорошие. И ты не такой, как Габриэль или как мэр. А я не такая, как жена мэра или… Филомена.
Уж точно не как Филомена.
Карло вздохнул.
— Ты слишком умничаешь, Ирма».
— Лучия будет очень польщена, получив от вас письмо, — мягко заметил Аттилио. — Она бережно его сохранит, поверьте. Смотрите, какой отличный денек занимается.
